Исторически Россия не была страной городов – она была страной аграрной. Российская городская жизнь до периода индустриализации зачастую определялась узким набором городских укладов – чиновничьим, дворянским и лишь отчасти ремесленным, лишь иногда купеческим. Эти уклады, в отличие от европейских, где свободный ремесленник определял жизнь города в не меньшей степени, чем господствующий класс, в России были весьма закрытыми и не составляли слитного городского сообщества. Городская разрозненность наглядно отражается в структуре исторического центра практически любого русского города – в отличие от европейского, он имеет более рыхлую застройку, состоящую преимущественно из городских усадеб с обширными дворами, из городских домов дворян и помещиков, муниципальных и государственных конторских зданий. Мерой же европейского исторического городского центра были преимущественно ремесленные лавки и жилища, образующие более тесную лепку зданий и плотную сеть улиц и улочек, объединяющих ремесленников в артели - локальные городские сообщества. Связь между сообществами происходила через торговлю и обмен, религиозные праздники и городские карнавалы на городских площадях. Таким образом, европейский город уже в доиндустриальную эпоху имел развитую иерархическую систему общественных связей, позволяющих человеку выжить.

Европейская урбанизация проходила очень медленно, и европейский крестьянин имел возможность влиться в городскую жизнь, не разрушая, но расширяя рамки сложившегося городского уклада. Он имел возможность стать участником городской жизни. В процессе же стремительной российской урбанизации насильственно согнанные с земли крестьяне, заполнившие индустриальные города, лишаясь привычного образа жизни, оставались на задворках жизни городской, еще больше разрушая и без того разрозненное русское городское сообщество. Города на долгое время превратились во враждебную среду жизни, где каждый вынужден выживать в одиночку. Советский город хотя и предоставил несомненные блага своим жителям в виде развитой социальной инфраструктуры, но так и не породил горожан, поскольку насаждаемая сверху идеология исключала индивидуальную реализацию человека в общественной жизни, лишая его соотнесенности с городом. Личное отношение к городу кончалось ровно за дверью квартиры. Город был общим и ничьим. Сосед по лестничной клетке был если не врагом, то чужаком. Можно сказать, что в России начиная с 19 века, исключая короткие периоды, предпосылок к формированию городских сообществ не было. И вплоть до сегодняшнего дня, за редким исключением, отношение горожанина к городу в большей степени потребительское, чем созидательное, а атомизация общества достигла пределов одичания.

Как бы мы ни стремились внедрить европейскую модель города в устройство города российского, она долгое время будет оставаться лишь формой, за которой пока еще нет содержания.

Однако город был и остается единственной системой выживания человечества. А значит, и российскому городу быть. Для этого необходимо забыть традиционное деление на город и деревню, забыть про моногорода и дать национальному делу полноправное место в жизни городской. Не может город развиваться вне исторического призвания нации, не может, при современном развитии техники, и полнокровно существовать деревня, у современных коттеджных поселков нет шансов на полноценную жизнь. Совместить плотную систему городских удобств и возможностей с единственно существующим в России крестьянским укладом – значит создать стимул к формированию нового типа русского города, адекватного национальному жизненному укладу.

Для этого не нужно строить новых городов, нужно внимательно присмотреться к городам существующим. Даже при беглом взгляде на карту практически любого нестоличного города России, обнаруживается значительная доля частного сектора. Иметь собственный дом в городе – и для европейской жизни не такая уж редкость. Однако в Европе это обусловлено непрерывной историей развития городского уклада, в России же – стремлением к крестьянскому труду. Европейский частный дворик – это газон, цветник и барбекю. Русский частный двор – это грядки. Грядка, фруктовый сад или цветник на подоконнике – это сезонная работа и досуг немалой части российских горожан. Даже в Тюмени, где климат суров, служивые горожане после основной работы соревнуются в выращивании ни много ни мало - винограда, несмотря на то, что сколь-нибудь существенный урожай можно собрать раз в четыре года. Этот пример доказывает, что натуральное хозяйство в условиях города – это не столько способ выживания, сколько образ жизни части российских горожан. Возделывая свои 6 – 8 соток земли, семья из трех - четырех человек от Ставрополья до Сибири с избытком обеспечивает себя запасами овощей и фруктов. Эта тяга к крестьянскому, адаптировавшись к городским условиям, вполне состоялась в жизни повседневной, личной, но осталась на задворках жизни административной - городской. Такого сорта изолированность частной жизни от жизни города, страны, тормозит развитие городов, освоение бескрайних российских земель, и, в конечном счете, лишает страну самосознания и устойчивой системы выживания и развития. И это при том, что исследования констатируют факт – урожайность на частных участках в 2- 3 раза выше, чем у профессионалов – агрономов.

Парадокс заключается в том, что при такой эффективности существенная часть городов снабжается дорогостоящими привозными продуктами. На городских рынках редко можно встретить местную продукцию, супермаркеты заполнены консервированными продуктами, привезенными из Индии, Китая, бывших стран восточного блока и Европы. В результате, соседская связность городского бытования заменяется анонимностью человеческих отношений.

Аграрный город – единственный способ выживания и развития для большинства российских городов, обделенных внешними связями, равно как и связями внутренними, городов, в которых нет иных цементирующих начал, обеспечивающих возможности объединения горожан. Такие города остро нуждаются в интеграции закрытого натурального хозяйства в открытую городскую жизнь. Первый самый простой шаг – закрыть рынок спекуляции землей – чем дороже земля, тем хуже качество ее освоения. Второй шаг - обеспечение рынка сбыта местной садово-огородной продукции – начиная от создания условий для внутреннего рынка сбыта, кончая созданием перерабатывающих производств, ориентированных, в том числе, и на внешние рынки.

Третий шаг – модернизация и развитие городского частного сектора и реконструкция советских спальных районов, ориентированные как на поддержание и развитие исторически сложившихся укладов, так и создание новых потенциалов городской жизни.

Частный сектор, образовавшийся отчасти исторически, отчасти в процессе расширения городских границ, является прямым наследием загородной жизни, и единственным распространенным типом частной городской жизни. Однако его среда ограничивается чаще всего двумя типами застройки – это попарно сблокированные, либо отдельно стоящие индивидуальные дома, с участками 6 -8 соток, расположенные вдоль улиц. Полноценной такую городскую среду назвать нельзя, она нуждается в создании диверсифицированных типов жилья – от отдельностоящих городских вилл, усадеб, через сблокированные двух – трех этажные дома к многоквартирным домам с таунхаусами в первых этажах, с изолированными коллективными дворами и квартирами с террасами, в диверсифицированных общественных пространствах – от жилой улицы через площади квартального значения к городским площадям.

Построенные по советским лекалам спальные районы с их бескрайними дворами требуют тщательной реконструкции, направленной на создание четких границ между улицей и двором и внедрения в коллективный двор элементов - вокруг которых могут объединиться усилия соседей - вплоть до коллективной теплицы, хотя бы и в качестве символа национальной идентичности.

Специфика российского общественного устройства такова, что реализация всякого благого дела требует исключительно гениев в качестве исполнителей. Даже тогда, когда не требуется создать шедевр. Этот перфекционизм – не свободный выбор, а замена при тотальном отсутствии сколько-нибудь эффективных систем взаимодействия.

Всякий скажет, что в России нет градостроителей. Но если бы проблема ограничивалась этим, то в ситуации открытых границ она легко решалась бы привлечением внешних градостроителей. Что и происходит. Однако градостроительство в России по-прежнему не обеспечивает полноценной среды для жизни.

Российская культура (не только градостроительная) уникальна. Имея феодальную структуру институтов, она не является прагматичной культурой – в ее основе лежит символ. Символ как цель, как продукт, как предмет обмена. Поэтому бренд в России, в отличие от западного мира, создает довольно мощное поле бесплодной активности.

Финансовый гедонизм российской культуры не нуждается в производстве продукта, он производит символы и потребляет символы. Символы пользуются спросом. На деле это прорастает и в культурный гедонизм – культура как удовольствие, а не способ взаимодействия и познания. Девелоперу гораздо проще получить деньги в банке за градостроительный проект, графический материал которого представлен однозначно читаемым и приятным символом – контур российской федерации, пальма, круг, треугольник.

Глазычев говорил, что генпланы российских и западных градостроителей, оперирующих в России, произвольны. Они не произвольны – они нацелены на рецепторы удовольствия, на удобство передачи информации в ущерб содержанию и даже самой информации. Удобство и однозначность чтения информации в мире девелопмента и банковских операций – важнее содержания. Все участники градостроительного процесса заняты одним – минимизировать, а еще лучше – уничтожить это самое содержание: каким бы оно ни было, оно может доставить неудовольствие, спровоцировать дискуссии, заставить думать, сомневаться, а это может результировать в провал. Другое дело – символ – бесспорная вещь, максимум замечаний, которые он может вызвать – цвет, контур пальмового листа. Чтобы устранить такой недостаток, даже профессионал – градостроитель не требуется – достаточно дешевого студента, владеющего фотошопом.

Деньги в российской культуре перестали быть средством производства, и даже средством потребления в его привычном понимании, они исключительно – средство удовольствия (что вообще говоря, против природы). Производство не нужно. Этим объясняется огромное количество дорогостоящих, однако не реализованных, проектов. Получив (заплатив) деньги за генплан в виде пальмы, ни один игрок не заинтересован в дальнейшей деятельности. Градостроитель давно потерял связь с реальностью – его деятельность превратилась исключительно в больное визионерство либо в создание и поддержание собственного бренда, девелопер, оперирующий заемными банковскими средствами, абсолютно не мотивирован реализовывать проект – слишком большие риски не только не получить прибыли от реализации, но и потерять полученное. От такой суперигры выгоднее отказаться.

Есть еще риски, связанные с государственными институтами, регулирующими строительную деятельность, т.е. с чиновниками. В процессе реализации проекта от проектных разработок до строительства через согласование проекта обнаруживается полный аутизм всех институтов и институций по причине несвязности, временной и пространственной локальности целей, исключающих общий результат. Здесь полный отрыв от реальности заложен в систему: производство нормативных документов противоречит сути любого проектирования, а именно – прогнозированию будущего. Нормативный документ не прогнозирует будущее (процесс невероятно сложный, требующей большой гибкости), а утверждает прошлое. На этом разрыве получают удовольствие все, открыто противопоставляя цели своей деятельности целям градостроительного планирования.

Риски, связанные с оторванным от реальности проектом, в большинстве своем не касаются ни инвесторов, ни девелоперов, ни архитекторов и градостроителей. Их, сами того не понимая, несут потребители.

Уже давно в символ, производящий производителей символов, превратился МАРХИ. Специфика символов – высокая скорость их устаревания по сравнению с традициями и установками даже разлагающейся культуры. В сфере градостроительства (этим термином я называю девелоперскую и строительную деятельность любого масштаба, поскольку разложенность обосновалась в мельчайших порах общественного устройства и любой объект, применительно к которому мы раньше употребляли слово архитектура, становится чаще всего проблемой городского масштаба) такая сверхизменчивость единственного предмета культуры означает декапитализацию территорий. Объекты, в которые с целью получения прибыли были вложены деньги, быстро становятся ненужными.

Чудес не бывает, только через консолидацию всех институтов в некорпоративные объединения можно обеспечить капитализацию территорий. Одиночный гений-градостроитель ситуацию не спасет, если его не услышать.

Мы не получим комфортного города. Российская система закрытых конкурсов в условиях закрытых региональных и внутрирегиональных рынков создает неплохой банк формотворческих проектов – Кузнецов, сам из когорты «продвинутых» архитекторов, приглашает действительно лучших архитекторов Москвы.
В этом – огромный плюс. Прекрасные архитектурные формы – хорошо, я бы сказала даже – здорово – еще несколько лет назад об этом только мечталось. Боюсь, плюс этот –единственный.
Минусов два.
Первый. Заданный вектор развития Москвы в сторону мирового мегаполиса, стадия ее развития, нуждаются в серьезных градостроительных инструментах. Что мы видим? Мы видим, что риторика нашего архитектурного бомонда о комфортном, креативном городе ни в одном конкурсном проекте не вышла на уровень конкретных предложений.
Ни одна из трех победительных конкурсных работ на концепцию Тверской заставы не создает ни комфортной, ни креативной городской среды. Да, мы получаем очередную вещь в себе – на кошмарной /не худшей в Москве/ вокзальной площади – прозрачную шкатулку с драгоценностями, с более ловкой или менее оболочкой.

Участники конкурса не знают о публичном пространстве? В многочисленных публичных выступлениях и интервью – только об этом и говорят. Участники конкурса не знают проблем площади Белорусского вокзала /к слову, - окруженного жилой застройкой/? Но вроде в концепциях Б. Москвы вопрос вокзалов неплохо проработан. Или участники конкурса не изучили эти материалы? Участники конкурса не видели работу АБД - отличный комплекс Белой площади – напротив Белорусского, через Ленинградку?

Ответ – нас никто об этом не просил, что сроки нереально короткие, что денег мало заплатили – не работает. Публичное пространство – это взаимовыгодный инструмент – он реализует интересы не только горожан /которые «все время мешают девелоперу»/, но и интересов самого заказчика. Особенно заказчика ритэйл объекта и офисного объекта – чем больше народу на улице – тем больше покупателей в магазине и посетителей в кафе.
Уверена, участники конкурса это знают. А уж как и м2 выжать и публичное пространство впихнуть – это, извините, вопрос профессиональных способностей.
Как горожанина меня предложенная коллегами городская среда не устраивает – мне в ней по-прежнему некомфортно и не креативно. А ресурс, это я уже, как профессионал говорю, - на этом пятачке земли – колоссальный. Для заказчика – супер возможность диверсификации его рисков и бизнеса – упущена. Шанс был уникальный. Жалко.

Второй минус – это сама система закрытых конкурсов. У системы конкурсов две задачи:
1. Поиск наилучших решений. Поиск прорывных решений.
2. Поиск новых имен.
Архитектурные конкурсы могут проводиться только после градостроительных конкурсов, в результате которых появляется супер ТЗ. Главным содержанием такого ТЗ должна стать социально – экономическая, социально – территориальная программа развития участка, основанная на балансе городских интересов и интересов заказчика. Что происходит в реальности? Чьи интересы отражаются в ТЗ конкурса? Чьи интересы реализует организатор конкурса и архитектор – участник? Вот именно. Повторюсь, заказчик в такой системе точно также упускает свои выгоды, как и город в целом – интересы того и другого – это сообщающиеся сосуды. Архитектор, в этом участвующий – теряет свое лицо, пытаясь работать за рамками своих компетенций.
Закрытые конкурсы ничем не плохи вообще-то. Они плохи для России, в силу колоссального дефицита архитекторов вообще, а тем более хороших архитекторов. Вопрос – за 20 лет у нас не появилось ни одного способного архитектора к этим двадцати известным? Ясное дело появилось, - мы же не можем предположить, что МАРХИ/Академия 20 лет ничего не делал/не делала.
Новые архитекторы нужны постоянно. Ведь помимо дефицита, есть еще и поколенческий разрыв: зрелому человеку приходится осваивать и изучать современность, адаптироваться к ней, а молодой – ее носитель.
Так что задачка у главного архитектора Москвы, Сергея Кузнецова – соединить эти поколения. Благо – возраст средний – идеальный, чтобы дружить и со стариками и с юношами.
Как это сделать – совершенно понятно. Нужна лишь воля.

Брошенные на произвол судьбы, бывшие промышленные городки Урала превращаются в нормальные города, формирующие свою особу /между крестьянской и городской культуру/. Я говорю о тренде, конечно, а не о том, как все прекрасно. Несколько лет назад, оставшиеся без работы, дотаций и прочих благ, жители, начали отказываться от государственных услуг, которые им оказались не по карману. Началось с малого – отказ от городского телефона – это несложно и не лишает связи - мобильники у всех есть. Потом массово начали переселяться в частный сектор /деревенские домики в городе/– тут и огород и за канализацию не надо платить государству, и за отопление, а часто за газ и воду. Оказалось, что так жить дешевле. Да и комфортнее – часто в таких городках в суровые зимы не бывает отопления, либо «опять плохо топят», горячая вода не во всех домах, и, как правило - только летом /удивительное представление ЖКС о гигиене – «потеют - то только летом»/.

Те, кто не мог поменять квартиру на дом, отключались от отопления, устанавливая газовые колонки. Что было не так просто – государство имеет право силой удерживать своих клиентов. Но, город-то маленький – через трех – судья знакомый, либо родственник и живет в тех же условиях. Сначала один суд в пользу горожанина, затем другой. Началось массовое отключение населения от централизованного отопления. Дальше – больше: частники отключаются от электричества, зарывая в огород дизельные генераторы – и дешевле и стимул экономить. И вот тут-то и начинают формироваться сообщества – находится один пионер, знающий, как решить общую проблему и все идут за ним. Следующий шаг – массовое отключение от электричества многоквартирных домов - соседи договариваются и зарывают в общем дворе генератор. А это уже высокая степень договороспособности, превращающей жителя в горожанина.

Нормальный у нас народ, если от него отстать.

В центре Москвы участки кончились. Девелоперы сейчас будут давить на всех на свете, в том числе на районных муниципалов, чтобы застраивать спальные районы. Спальные районы интереснее, чем область и регионы – отдача от застройки больше.

Девелоперы ищут в районах дворы и пустыри. Сносить им интереснее муниципальные здания – они среднеэтажные, они общественные, они старые, стоят на больших участках. Семнадцатиэтажные панели девелоперам неинтересны – слишком сложно – жителей расселять нужно, а вот такой – самое оно, тем более что муниципалитету принадлежит: с муниципалитетом договорился, детей расселил и вперед.

На самом деле хорошо, что им наконец-то интересно заняться спальными районами - они давно нуждаются в реконструкции. И даже не в реконструкции уже, а в модернизации.

Но, во–первых нельзя сносить хороший дом, чтобы построить новый – это дикарство. Во вторых, нельзя модернизировать случайными фрагментами - кто-то увидел детский садик и решил – вместо него я 17 этажей построю, и будет замечательно все. Замечательно не будет.

Сейчас система такая – сверху спускается проект, упаковывается в малопонятные горожанам документы и горожане должны что-то про эти документы сказать на общественных слушаниях.

Слушания – формальная процедура, которую легко можно обойти. Реально, как только проект появился наверху – он уже для всех руководство к действию, горожане в этом никак не участвуют.

Что делать?

Могу только посоветовать жителям районов - пробить мораторий на снос всей застройки до 70-х годов. Кто-то может сказать – ну как же, ведь есть совсем плохие дома. Без оговорок. В любую оговорку девелопер пролезет.

Действовать мораторий должен пока не будет разработан план модернизации всего района, в котором четко будет указано – что сносить, что сохранять, что реконструировать.

Соблюдать план должны все – и те, кто строит и те, кто издает указы. А значит, мораторий нельзя снимать до тех пор, пока не будет утвержден закон, который защищает район от дикого девелопмента.

Проект должен быть инициирован самими горожанами, а не спущен сверху. Горожане сами должны выбрать профессионала или группу профессионалов, которые вместе с ними и будут разрабатывать проект.

Разберемся подробнее, с каким ответом на этот вопрос пришли на финальный семинар по Большой Москве

1. ОМА (Нидерланды)

1. ANTOINE GRUMBACH ET ASSOCIES (Франция)

3. Ass Secchi – Vigano (Италия)

4. L’AUС (Франция)

5. Urban Design Associates (США)

6. Ricardo Bofill (Испания)

7. ЦНИИП Градостроительства (Россия, Москва)

8. Остоженка (Россия, Москва)

9. Архитектурно – дизайнерская мастерская Чернихова (Россия, Москва)

а промежуточных семинарах одни участники высказывали недоумение, другие критиковали, третьи и вовсе протестовали против расширения Москвы. На этот раз пороху хватило только Александру Скокану (Остоженка): Прирезку мы рассматриваем, как подмену государственной поддержки городу – вместо денег, которые нужны для решения проблем, возьмите землю. Подарок. Однако и Остоженка, и остальные восемь команд приняли расширение Москвы как свершившийся факт, а перенос правительственных учреждений как неизбежность. Отстранившись от политики, все без исключения считают, что Москва – дискомфортный город, и ее срочно нужно спасать. А перенос правительственных учреждений использовать вовсе не для абстрактной разгрузки Москвы от чиновников, а в качестве пусковых инструментов для решения конкретных проблем и старой и новой Москвы.

Вариантов переноса два: раскидать правительство по горячим точкам старой и новой Москвы или снести их в одно место. Логика первого варианта – использовать государственные деньги, которые будут выделены на перенос, на решение самых срочных либо опасных проблем, с которыми частные инвесторы не справятся. Логика второго – создание двухцентричной столицы: рабочий центр вроде Вашингтона в новой Москве и представительский центр в Кремле. Модернизация транспортной сети в первом варианте происходит распределенно, по всей территории Москвы, во втором – центробежно, вдоль главной оси Кремль – Вашингтон.

За первый вариант: ОМА, Antoine Grumbach et ass., Ass Secchi – Vigano, Остоженка и отчасти команда Чернихова. ОМА при этом намекают на полный вынос властей из Кремля: Мы конечно, не можем предложить президенту выселиться из Кремля, однако, считаем, что в Кремле должно происходить много событий для горожан, не связанных с кремлевскими проектами.

За второй вариант: Urban Design Associates, ЦНИИП градостроительства, команда Bofill и L’AUC.

Много центров

ОМА предлагают вынести не все, а только те министерства, агентства и ведомства, которые, во-первых, больше всех отгораживаются от общества, во-вторых – занимают в Москве самые лучшие публичные пространства. Освобождение от таких центров даст импульс к развитию более полезных обществу функций, считают голландцы.

Принцип размещения такой: министерства надо распределять по территориям с подведомственными проблемами. Например, в Чертанове, районе проживания мигрантов, разместить Министерство труда и социальной защиты. Солнцево – район братков, как его почему-то называют голландцы, – опасно, поэтому там много неосвоенных участков. Мы предлагаем за счет этих пустот восстановить часть зеленого пояса Москвы. Собственно так и планировалось еще в 1971 году. (Генплан 1971 года уважают и ценят почти все участники и так или иначе на него ссылаются и учитывают). Вот пусть туда и переедет Министерство природных ресурсов, пусть оно там, на месте, и отвечает за восстановление пояса. Министерство должно быть там, где частные интересы напрямую сталкиваются с государственными интересами , заявляют авторы.

Коммунарку они видят новым центром столицы – тип Астаны. Здесь авторы размещают Министерство сельского хозяйства и все те министерства, которые отвечают за сохранность ландшафта.

Исходя из той же логики, голландцы предлагают разместить:

– в Остафьеве, где есть аэропорт Газпрома и испытательный ЖД-полигон – Министерство транспорта и различные транспортные агентства;

– в Апрелевке, где властвует анархия застройки – Федеральное агентство по туризму;

– в Домодедове – Министерство связи и массовых коммуникаций в качестве экономического катализатора для создания рабочих мест. В этом районе проектируется и строится ¾ площадей исключительно жилья. Это надо запретить и развернуть развитие района из спального в нормальный городской фрагмент с рабочими местами рядом с домом;

– в Чкаловске – часть военных министерств и Министерство промышленности и торговли (это ведь грузовой аэропорт), чтобы превратить это место в транспортно-промышленный хаб;

– в Зеленограде – Министерство образования и науки, плюс к этому создать там свободную экономическую зону, чтобы закрыть дефицит рабочих мест;

– в Троицке – Министерство энергетики, которое должно ориентироваться на технологии чистых источников энергии, разрабатываемых на базе научно-производственного ресурса города. Такой союз можно развить в единый центр мирного атома. То же предлагает и команда Антуана Грумбаха из Франции. Обе команды считают, что это сделает Троицк городом международного уровня.

При специфике российской политической системы за государственными учреждениями (считают авторы) пойдут и частные компании – это обеспечит рабочие места рядом с домом и разгрузит Москву.

Грумбах для размещения госучреждений выбирает те участки старой и новой Москвы, в которых имеются и потенциал привлекательности и развития, и проблемы, которые эту привлекательность разрушают и тормозят развитие. Одно из министерств авторы предлагают перебросить в проблемное и одновременно перспективное место Москвы – на площадь трех вокзалов. Деньги государства, выделенные на перенос, в этом случае будут потрачены на то, чтобы вынести мощный и ненужный столице узел грузовых ЖД дворов, запустить процесс модернизации устаревшей транспортной системы в современную мультимодальную и процесс конвертации старых промышленных объектов в современные городские центры. Здесь можно построить 4 млн. кв.м. жилья и рабочих площадей.

Аналогичным образом предлагается перенести и другие министерства:

– на дегенеративном участке между ст. м. Киевская и Сити – Министерство экономического развития, Министерство финансов и Министерство энергетики;

На таком же участке в районе м. Университет – Министерство образования и науки.

На пересечении МКАДа и трассы А 101 – Министерство юстиции и офис прокуратуры.

В Десну – Министерство сельского хозяйства и Научно–исследовательский институт сельского хозяйства.

Кстати, эта команда – единственная, которая в выступлении выделила как проблему продовольственное снабжение Москвы. Они предлагают создать два логистических центра – вдоль планируемой ими трассы – на пересечении ее с ЦКАДом и с границей Калужской области.

Основной федеральный центр, состоящий преимущественно из правительственных бэк-офисов, авторы предлагают разместить в Коммунарке, а представительский – в старой Москве – в Кремле и на месте гостиницы «Россия».

A ss S ecchi – V igano используют перенос госучреждений, чтобы остановить процессы деградации территорий и создать новые профили деятельности в них.

В Московском они предлагают превратить опасную свалку в центр новых технологий с парком и элементами искусственного климата. Они уверены, что это возможно, если туда перенести какое-нибудь министерство. Развитие университетского кампуса в Коммунарке предлагается осуществить за счет размещения там крупного федерального центра из нескольких госучреждений.

Российские участники – команда Чернихова и команда Остоженки – настаивают на использовании государственных инвестиций, связанных с переносом госучреждений преимущественно для реконструкции старой Москвы. Распределенный перенос части министерств на узлы индустриального пояса Москвы – это шанс конвертировать Москву-реку в парадную столичную магистраль мегаполиса и реализовать идеи так и неосуществленного генерального плана Москвы 1971 года. Генплан предполагал создание в каждом периферийном районе Москвы своего общественного центра с разнообразными рабочими местами, объектами потребления, обслуживания, досуга и парками, образующими зеленый каркас Москвы.

Команда Чернихова в своих предложениях не исключает объединения некоторых правительственных учреждений в кластер. На выбор два варианта – в Коммунарке или в районе Сити. Парламентский центр они переносят на территорию ЗИЛа. Это позволит создать там разнообразные типы жилья, в том числе арендное, технический вуз превратить в образовательный кластер, а существующую марину – в развитый яхт-центр.

Остоженка предлагает такую схему размещения госучреждений:

– парламентский центр на месте гостиницы «Россия» (символ страны должен быть на реке, считают авторы);

– федеральные объекты разместить на набережных на территориях промзон и соединить их монорельсовым транспортом, который уменьшит автомобильный поток на набережных и отдаст реку горожанам;

– Киевский вокзал превратить в культурный центр, типа d"Orsay в Париже.

Два центра

Москве необходим мощный второй центр, считают остальные команды – ЦНИИП, Urban Design Associates (UDA), L"AUC и Ricardo Bofill . Для этого нужно объединить все переносимые госучреждения в одном месте и создать правительственный город. UDA и ЦНИИП сравнивают такой город с Вашингтоном, где, с одной стороны, архитектура и структура правительственного комплекса с жесткой осью бульвара, ориентированного на Капитолий, декларируют власть, с другой, на этой оси располагается объект активного гражданского использования – гигантский молл. Власть и общество как бы едины, но ранжированы. Эти участники по-разному рисуют такой город, но располагают его в районе Коммунарки вдоль трассы А 101. По логике этих участников, чтобы запустить процесс переноса, а с ним и решение глобальных проблем с транспортом и рабочими местами, нужно не распределение, а концентрация ресурсов.

Продолжение следует --

Москва вдруг уперлась в Калужскую область. Двадцать второго июня я была на втором семинаре конкурса на концепцию Московской агломерации. Перенос правительственных центров на прирезанную территорию был предметом скандала. Иностранные участники наехали на организаторов конкурса. «Мы не понимаем, как такое могло произойти, что мы выполняем работу, делаем один в один по заданию, а побеждают те, кто его нарушает.»

Много скепсиса. У девяти участников конкурса нет двух мнений. (Десятый участник, МАРХИ, выбыл на первом этапе конкурса. Хотя в экспертной комиссии сидит бывший ректор Кудрявцев. Не смогли набрать пять баллов из десяти – ничего себе.) Мнение одно – собственно градостроительных оснований для прирезания юго-западных территорий нет. Архитекторы прирезку громко обсуждать не хотят – рассчитывают получить площадки для проектов. И хочется и колется. А стратегические цели, типа вывести давящее страну государство в экстерриториальность, в этих кругах не обсуждаются.

В кулуарах о прирезке говорят в разных тональностях. От «конечно, причин прирезать нет, но хочется уже поработать на свободе, без этих московских чиновников, без этих дурацких регламентов и сделать, наконец, что-то хорошее» - до «нет, прирезать категорически нельзя – не хватит денег на освоение, тем более на перенос правительства».

Иностранцы на конкурсе. Иностранцы, похоже, уверены, что прирезать нельзя, но аккуратно исполняют конкурсное задание. Французы, итальянцы, американцы и испанцы уже нарисовали эскизы правительственного города на прирезанной территории.

Голландцы – ОМА – хитрее: размещением четырех кластеров вокруг четырех аэропортов, во-первых, как бы мягко намекают на то, что реальная Москва больше юбки, а во-вторых, прирезку оправдывают аэропортом, вокруг которого можно жизнь создать. Они как нарисовали эти четыре кластера к первому семинару, так и продолжает эту идею прорабатывать, затягивая время. Это мудро – ведь уже ходят слухи о том, что правительственные центры решили переносить в Коммунарку, в общем небеспочвенные. Концепция ОМА, в сущности, политическая, а не профессиональная. Но где в градостроительстве кончается собственно градостроительство и начинается политика – никому не известно. Наши люди в принципе учитывают демографию, социологию, собственно экономику и еще десяток дисциплин, но почему-то обязательно выводят за скобки политэкономию и политику. Короче, голландцы наложили на карту Московской области карту Голландии, сопоставили конфигурационно и размерно эти две вещи. Посмотрели, что ключевое на карте Голландии, увидели, что это аэропорты, и на этих точках роста пока остановились.

Чернихов с Остоженкой по-русски рубанули сплеча, сказали – нет, т.е. может быть, но мы в этом не участвуем. Не то, чтобы заявили, а просто проектом это продемонстрировали: детально рассмотрели альтернативные варианты размещения правительственных центров. Оба они видят потенциал для девелопмента и, в частности, для размещения федеральных центров внутри Москвы. Аргументируют просто: развивать Москву и размещать правительственные центры нужно одним проектом. Конверсировать промзоны в городские центры надо, интегрировать городские реки в город – надо, перемещать правительственные центры – надо. Каждый из этих проектов – огромные траты. Которые можно существенно сократить, поставив правительственные центры на месте прибрежных промзон.

А оставшиеся русские – ЦНИИП градостроительства – представляют на конкурс то, что помимо конкурса и так разрабатывается государственными институтами.

Поучительно: на этом этапе конкурса победили те, кто пошел против технического задания, – кто предложил альтернативу или кто притормаживает с конкретными решениями.

Города усложняются и разрастаются, так что для решения возникающих проблем потребовалась особая научная дисциплина. Как определяют, правильно или неправильно используется пространство города?

Чем больше внутри города неосмысленных территорий (пустырей, спонтанных свалок, ненужных ограждений, брошенных строек), тем шире расползаются город и его коммуникации, подавляя окружающую природу. Охранять природу от этой экспансии - значит использовать все внутренние ресурсы городского пространства, чтобы сделать его как можно более насыщенным и компактным.

Как по этим критериям выглядит Омск, хотя бы в первом приближении?

Для российских городов высокая эффективность городского пространства вообще не особенно характерна. Скажем, в Киото пространство используется эффективно - застроено 88% внутриквартальных земель, а может стоять одна высотная "свечка" на одном гектаре неиспользуемой пустоты. Я бы сказала, что у Омска есть удачная стартовая база: это сохранённый исторический центр и хорошая сетка центральных улиц. На этой основе можно выстраивать программы последовательного улучшения городской среды.

Вы могли бы назвать Омск зелёным городом?

Омск действительно зелёный город. И при этом его зелёные насаждения правильно организованы. Общий принцип состоит в том, что самую большую пользу зелёные растения приносят, когда расположены вдоль городских улиц и в разных местах образуют множество небольших скверов. Это гораздо полезнее для экологии города, чем один большой парк и лысая остальная территория. Но с этим в Омске всё в порядке. В городе есть прекрасная зелёная набережная, которая одновременно функционирует как пространство социального общения - там много гуляющих, велосипедистов, спортсменов. Другой пример организации такого пространства - превращение улицы Чокана Валиханова в пешеходную. Этот проект уже стал "визитной карточкой" Омска и известен далеко за его пределами.

Вы могли бы выделить главные проблемы Омска как крупного города?

Многое из того, что я могу назвать, видно невооруженным глазом: например, очень высокий уровень запылённости. Снять остроту проблемы отчасти можно в рамках "рутинных" режимов благоустройства. Например, с запылённостью города помогут справиться многочисленные фонтаны - не помпезные, а обычные waterjet"ы в мощениях площадей и других общественных пространств. При сухом климате не стоит стричь траву: высокая трава сохраняет влагу и отчасти спасает растительность от гибели, а почву от оголения. Открытые участки грунта, где не растут укрывистые растения, нужно закрыть гигроскопичными газонными покрытиями - галька, щебень или щепа. Без ливневой канализации невозможно добиться чистого воздуха в крупном городе.

Конечно, в Омске есть и системные проблемы, общие для крупных городов. Главный загрязнитель воздуха в таких городах - автотранспорт. Признанное в мире средство улучшения ситуации - развитие общественного транспорта. Личные автомобили - не городской вид транспорта, это транспорт для путешествий.

Что в этом плане может быть сделано в Омске?

На мой взгляд, генеральная проблема города - полное отсутствие внеуличного (то есть выделенного из автомобильного потока) общественного транспорта. Вопрос состоит в том, какой вид внеуличного транспорта оптимален для Омска. У властей города имелись планы строительства подземного метро. Но метро - только один из видов внеуличного транспорта, при этом один из самых дорогих. В условиях ограниченного бюджета стоит рассмотреть другие варианты организации сети внеуличного общественного транспорта. Например, проложить трамвайные линии - это тоже дорогая система, но запустить и поддерживать её гораздо проще, чем подземное метро.

Возможно ли, что трамвайные маршруты охватят весь город?

Маршруты планируются с учётом особенностей городской уличной сети. Пока связность её недостаточна, лучше начать с крупных магистралей, чтобы повысить для пассажиров скорость движения по ним. Ведь трамваи не стоят в пробках, это одно из главных преимуществ внеуличного транспорта. Но от остановки люди должны ещё попасть домой. Общественный транспорт внутрирайонного значения и сеть "последней мили" помогают доставить их непосредственно к дому. Для этого используются автобусы и маршрутки, а также индивидуальный общественный транспорт. Причём не только такси. Сегодня во многих наших городах в общественное пользование переходят велосипеды. Для такого спортивного города, как Омск, это вполне возможное, но, конечно, не основное решение.

На какую цель должно ориентироваться развитие города?

Беречь своих жителей и привлекать в город активных и образованных горожан. Город эффективен, если жителям в нём хорошо, если они могут в нём себя реализовать.

– Почему любой сильный ливень сразу же затапливает несколько улиц Москвы?

– На этот вопрос тяжело ответить исчерпывающе без исследования происходящего с ливневой канализацией в городе. Однако определенные выводы можно сделать, исходя из наружных наблюдений. В процессе различных реконструкций, замены покрытия на дорогах значительная часть ливневых стоков были заасфальтированы. Видимо, бригады работали без профессионального надзора.

– Где можно найти примеры такой работы?

– Фактически полностью исчезли решетки на Тишинской площади. Их там осталось всего две. Также я хорошо знаю местность у станций метро «Маяковская», «Белорусская», «Баррикадная», «Улица 1905 года», поскольку живу там. Многие ливневые решетки были на этой территории просто ликвидированы. Поэтому неудивительно, что даже не такой сильный дождь, как сегодня, а обычные ливни вызывают вполне нормальный и закономерный потоп.

– Это единственная причина потопов?

– Стоит проверить состояние ливневой канализации – насколько она засорена, как тщательно осуществляется очистка стоков. Мы совершенно точно знаем, что современные технологии при данных работах не применяются. Не делалось ничего, способного сократить нагрузки на канализационные сети. Например, существует специальный бетон, который пропускает воду. Им покрываются дороги. Есть технологии, при которых осадочная вода скапливается и затем в засушливые времена перебрасывается на газоны, на полив городских садов и зелени. И это тоже значительно снижает нагрузки на сеть ливневой канализации. Однако нигде ничего подобного в Москве не применялось.

– Как нужно следить за ливневой канализацией?

– Решетки должны быть открыты. Их количество и размеры должны соответствовать нормам. Сами сети должны быть прочищены, недопустимо, чтобы снижался их диаметр. Мне кажется, в процессе реконструкции столичных улиц в сети попало много строительного мусора, что как раз снизило диаметр канализации. Соответственно, несоблюдение всех названных мною вещей приводит к тому, что мы сегодня наблюдаем.

– Способны ли в Москве правильно следить за состоянием ливневой канализации?

– Вообще обслуживание сети, если она сделана по старым технологиям, достаточно дорогая история. Старую канализацию тяжело чистить. В идеале, Москве сегодня нужна модернизация всей сети. Я еще ни разу не видела, чтобы при реконструкции ремонтировался самый нижний слой ливневой канализации.

– Во время прошлого потопа звучали мнения о том, что ливни в Москве случаются не так часто, а потому, возможно, не стоит тратить миллионы на масштабный ремонт канализации. Что вы об этом думаете?

– Последние три года центр Москвы затапливается довольно регулярно. Это действительно доставляет дискомфорт. Мне кажется, нескольких потопов достаточно, чтобы понять – это влияет на безопасность города. Помимо того, что пешеходам неудобно передвигаться, а автомобилям неудобно ездить, наносится определенный урон объектам городской инфраструктуры. Не занимаясь исследованием объемов этого урона и ссылаясь на то, что город затапливает редко, мы можем получить мультипликативный отрицательный эффект, когда придется вкладывать гораздо больше денег для модернизации ливневой канализации. Город не может существовать без качественной ливневой канализации.

– Чем вообще опасно недостаточно внимательное отношение к ее качеству?

– Инженерные коммуникации постоянно претерпевают взаимодействие с водой, поскольку они находятся под землей. Вполне могут подмачиваться до критичного состояния фундаменты зданий, опорные конструкции мостов и так далее. Мы также не знаем, как вода действует на состояние метрополитена.

– Вы отметили, что Москву регулярно подтапливает последние три года. С чем это связано и что изменилось в этот период?

– Во-первых, была замуровано значительная часть ливневых решеток в процессе регулярной смены асфальтового покрытия дорог и тротуаров. Во-вторых, осуществляется недолжный контроль и уход за подземными коммуникациями и решетками. В-третьих, не уделяется должное внимание гидроисследованиям и гидротехнологиям при реконструкциях и новом строительстве. Еще до нашей эры тот же Древний Рим озаботился существованием ливневой канализации. Было бы странно сказать, что опыт нескольких тысячелетий неверен и что Москва может обойтись без него.

– Этим летом в Москве проходит масштабная реконструкция по программе «Моя улица». Вы наблюдаете заботу о состоянии ливневой канализации во время данных работ?

– Уж точно никаких работ с ливневой канализацией в процессе реконструкции не производится. Мало того, отвратительно сделаны в некоторых местах наружные сети, например, лотки от труб у фасадов зданий. Их, во-первых, недостаточно, во-вторых, они недостаточной глубины, в-третьих, они плохо смонтированы (вода, скорее всего, будет вытекать на пешеходные пути). А тому, что собирается в наружные лотки, некуда стекать.

– Возможно ли изменение к лучшему ситуации в Москве с ливневой канализацией?

– При достаточном давлении профессионалов, экспертов и горожан проблему могут принять во внимание. Надо помнить, что в Москве сейчас проведена и продолжается роскошная реконструкция. В будущем будет уже даже политически опасно для властей все это раскапывать и переделывать ливневую канализацию. А потому, если ничего не изменят, в ближайшие несколько лет Москву ожидает еще не один потоп.

В конце мая в Удмуртии прошел Всероссийский форум живых городов Urbanfest, на котором встретились представители деловых и общественных кругов, работающие в направлении развития города, и ведущие эксперты-урбанисты из разных стран. В числе экспертов Первого всероссийского форума живых городов, прошедшего в Ижевске, работала Ирина Ирбитская, директор Центра градостроительных компетенций РАНХиГС при Президенте РФ.

Известный урбанист, специалист по вопросам стратегического планирования и развития городов поделилась с СД своим видением современной ситуации в российском градостроении.

- Одной из задач Urbanfest было выработать некие универсальные решения для улучшения качества городской среды, которые можно впоследствии тиражировать. Это подразумевает, что урбанисты будут оперировать и усредненными понятиями: среднестатистический город, среднестатистический городской житель. Насколько это соотносится с реальностью?

Говоря о городе и оценивая качество его среды, принято сравнивать уровень психологического, визуального и функционального комфорта, например, в европейских и российский городах. Причем время постройки или масштаб самого города, оказывается, не так важны, как степень проработки каждого инфраструктурного или планировочного элемента с точки зрения обычного рядового горожанина: идущего на работу, отдыхающего в кафе с друзьями, молодой мамы с коляской, пожилых людей.

То есть существуют рецепты создания комфорта как в историческом центре с тесными улочками и крошечными садиками, так и в современных районах с широкими проспектами и супермаркетами. В нашей стране, долгое время говорившей о построении принципиально новых гуманных городов, культура средового комфорта приобрела какие-то особые формы, опыт взаимодействия с которыми редко бывает позитивным. Но эта проблема решаема.

Вопрос, как всегда, в переводе теоретических знаний в практику, а главное - в распространении информации о доступности и эффективности современных методик работы со средой. Безусловно, мы говорим о чем-то среднестатистическом. Потому что есть существенный каркас, разрушать который нельзя. Есть физическая среда, которая окружает человека и определяет как его образ жизни, так и его возможности, и его психологическое самочувствие, и чувство уверенности в завтрашнем дне, и чувство уверенности в себе, и чувство уверенности в том, что что-то можно менять, просто организовавшись, договорившись.

В то же время и сам человек - это определенный социофизический организм, который тоже имеет определенные параметры. И параметры физической среды должны соответствовать параметрам человека, параметрам сообщества. Конечно, нужно иметь в виду специфику российского горожанина, кто он такой: житель столичного города, региональной столицы, маленького районного городка или уж совсем маленького городка районного подчинения. Еще надо учитывать разность укладов, национальные компоненты. С другой стороны, если так сложно ранжировать, мы получим слишком много разных типологий городов.

- Какие требования предъявляет житель среднего российского города к среде своего обитания?

Конечно, это требования комфорта. Вопрос: каковы его параметры? Именно этими исследованиями несколько лет занимался наш центр. И мы пришли к выводу, что нужно говорить о городе, комфортном для человека с любым достатком. Это и есть эффективный город.

Смотрите, у нас в Российской Федерации 52,5 миллиона домохозяйств, при этом жилых единиц 62 миллиона. То есть эти цифры показывают, что, вообще-то, у нас нет дефицита жилых единиц, но есть дефицит качественного жилья. Поэтому в первую очередь на федеральном уровне, а мы сейчас и с некоторыми муниципалитетами работаем, должны разрабатываться и формироваться новые стандарты качества жизни в рамках определенных параметров физической среды и физических объектов. По данным наших исследований, четверть из жилых единиц Российской Федерации не имеют водопровода. Отсюда результат: люди хотят менять жилье, жилищные условия, а не приобретать еще.

Поэтому концентрация усилий и городской власти, и девелоперов, и инвесторов, и банков, и федеральных чиновников должна быть сосредоточена именно на создании качественных условий жизни, а не на строительстве очередного доступного жилья по параметрам советских градостроительных норм. И до тех пор, пока этот подход останется прежним, будет сохраняться и запрос якобы на строительство всё нового и нового жилья.

- Расскажите подробнее про параметры комфортной городской среды…

Первое - это четкая артикулированность пространства. В наследство от советского градостроительства мы получили так называемые междомовые территории. Это когда формируется жилой блок, рядом второй и третий, а территория между ними ничья. То есть это и не двор, и не улица, и не площадь, и не сквер. Это как бы такая ничейная территория. А такого вообще быть не должно. Нужно понимать, что город будет успешным, будет развиваться, мы будем чувствовать в нем себя комфортно, когда у нас каждый квадратный метр городского пространства будет иметь четкое предназначение и являться чьей-то зоной ответственности. И эту ответственность люди должны нести и отдавать себе отчет в том, что с них будут спрашивать.

Второе - не должно быть каких-то перегибов: слишком много коллективных дворов и слишком мало общественных пространств. Бич многих российских городов - мало площадей. В Москве, например, площади, которые были, условно говоря, вчера, сегодня превратились в автомобильные развязки - теперь они не для людей. Традиционно площадь - это как раз место, где люди общаются, это рыночная площадь, соборная. Дух места, дух города сосредоточен именно в этих общественных местах. Это то место, которое презентуют - вот наша самая главная городская площадь. Кстати, данные территории тоже должны иметь четкую иерархию: есть общественная площадь или скверик квартального значения, которая объединяет несколько кварталов, есть городского значения, есть областного значения, международного. Главное, площадь в городе должна быть ровно для того, чтобы объединять дух горожан, генерировать общую гордость за город, которая возникает в таких вот общественных пространствах.

Применимы ли решения по повышению качества городской среды, успешно реализованные в западноевропейских городах, в России или у нас в этом смысле «свой путь»?

У российских и европейских городов есть и схожесть, и большие различия. Вы сказали «свой путь». Сегодня это понятие, равно как и «самобытность», в поле урбанистики обретает нехороший смысловой оттенок, потому что под самобытность городские власти любят проталкивать разную чепуху. Например, если возникает спор и эксперты им говорят: нигде в Европе этого нет, они отвечают: а у нас самобытность. Или, наоборот, гражданские активисты говорят: этого нам не надо - у нас самобытность.

Это плохой спор на самом деле. И Петр I культуру нам сильно разнообразил. Поэтому есть схожие моменты. Но нужно подходить очень аккуратно, не всё, что есть в Европе, прекрасно безоговорочно, и не всё, чего нет в Европе, не может быть у нас. Здесь важна роль власти, которая в ситуации спора и выбора должна выполнять функцию модератора, а не функцию приказа.

Кстати, сегодня во многих городах одна из главных проблем - конфликты между администрациями, застройщиками и общественностью по поводу каких-то локальных проектов. При этом все хотят одного. Администрация декларирует намерения сделать город приятным и удобным, жители хотят того же, и бизнес вроде не возражает.

Это такой стандарт конфликтов, присущий вообще всем городам мира. Есть даже такое высказывание: мы за любые улучшения, только не с нашим домом! Единственная разница: в развитых странах разработаны и действуют механизмы и площадки договора между властью, бизнесом и обществом.

- Что может сделать общественность?

Общественность может сделать очень много. Во-первых, может сформировать запрос. Гражданские сообщества могут говорить администрации: эй, а вы знаете, что у нас там дорога плохая? То есть именно эти протестные движения создают запрос в виде конфликта, в виде протеста либо в виде улучшайзинга - есть такое понятие. Это такой практический урбанизм: например, там, где всегда много людей переходит улицу, рисуют зебру. Это и отношение к городу у людей, и это запрос на другое качество среды.

Грамотная администрация должна на эти вещи очень четко реагировать: не воспринимать как какой-то упрек в свою сторону, а принимать как направление деятельности: здесь у нас в городе есть проблема, здесь надо починить. Поэтому главным агентом городского развития и главным действующим лицом городского развития должен являться горожанин. А это и человек, который ходит на госслужбу, и предприниматель, и домохозяйка, и бабушка…

Есть ощущение, что у нас предприниматели не ассоциируют себя с горожанами, об этом свидетельствует точечная застройка, а также продавливание строительства коммерческой недвижимости через суды. Бизнес Ижевска использует город исключительно для извлечения прибыли. Ну, явно нехорошо строить большой спальный район на набережной, и это все понимают. Но прибыль превыше всего, и они уже ставят забор…

Здесь, с одной стороны, неправ предприниматель, но неправо и сообщество, если оно против вообще всякого тут строительства. Нужно уметь договариваться. И городская власть в данном конфликте должна выступать модератором. Она должна оценивать риск для города: если будет построен этот жилой квартал - что он городу даст? Ну, девелоперу понятно, что даст - он продал квадратные метры, заработал денег, и дальше трава не расти. Но город должен понимать, что, если это просто занятая территория, она работает только в карман девелоперу и немножко в виде налогов для города, это не та история, которая нужна грамотному управленцу и грамотному администратору. Потому что любой квадратный метр города должен работать, постоянно, регулярно, лучше - круглосуточно.

Я бы на месте власти приглашала хороших экспертов, которые модерировали бы эти процессы. Не обязательно все проекты так делать. Но есть же какие-то значимые. Лучше позвать экспертов, которые выслушают и ту сторону, и эту, попытаются найти компромиссное решение, урегулировать этот конфликт. Власть должна принять на себя функции модератора желаний, стремлений и целей всех граждан города, а также тех, кто обладает финансовыми ресурсами, и тех, которые являются и потребителями, и на самом деле авторами городских процессов.

- Что бы вы посоветовали по итогам форума общественности и администрации Ижевска?

Форум зафиксировал Ижевск как некую точку сборки многих городов по актуальным проблемам урбанистики. И это очень важно. Но нужно, чтобы Ижевску оставалось что-то материальное после такого мероприятия. Например, предложить участникам форума, приехавшим со всей страны, благоустроить вместе с жителями Ижевска дворы. И не нужно никаких средств - использовать подручный материал, старое сухое дерево, камни, гальку. И таких проектов можно придумать много. Эти реализованные проекты будут своего рода отметками на память и маркерами развития от форума к форуму.

Еще совет Ижевску, да и всем российским городам: необходимо сформировать что-то вроде нового департамента городского развития, который бы интегрировал: а) все отраслевые департаменты города, б) предпринимателей города, бизнес, в) городские сообщества, с тем чтобы вырабатывать те самые решения, которые будут не просто реализованы, но и будут поддержаны, будут развиваться и трансформироваться.

Ирина Викторовна Ирбитская

Архитектор, урбанист, директор Центра градостроительных компетенций РАНХиГС при Президенте РФ, эксперт по вопросам развития территорий, соучредитель Архитектурного бюро «Платформа».

Руководитель группы разработчиков документов стратегического планирования для субъектов РФ, автор более 70 градостроительных и архитектурных концепций различного масштаба, автор программы социального жилья для Фонда содействия реформированию ЖКХ. Разработчик методики «Управление экономико-территориальными изменениями города», «Алгоритм разработки девелоперских проектов».

Какое впечатление оставила дискуссия, в ходе которой вы пообщались с экспертами, которые живут в Омске?

— Впечатление такое же, как и от всех российских городов, за исключением некоторых. Москва и Санкт-Петербург уже несколько другие города. Ощущение, что в городе нет никакой муниципальной власти. Когда есть муниципальная власть, есть комплексная повестка, развивается город. Я этого не увидела. Во-вторых, здесь присутствовали представители промышленности, которые вроде говорят о каких-то действиях для города. На самом деле, так поступают предприятия по всему миру на основании корпоративной городской политики. Тоже не услышала об этом. Есть исполнение законодательства, но этого недостаточно. В-третьих, судя по противоречивым данным, не ведется никакой мониторинг происходящих процессов. Мало площадок, по всей видимости, где профессионалы встречаются с жителями.

Есть мнение, что в Омске и Омской области очень маленький бюджет, и когда начинается обсуждение каких-либо проектов и предложений, все упирается в то, что денег нет. Как здесь можно поступить?

— Деньги не та вещь, которой если нет, то она никогда не появится. Во-первых, это плохая работа с теми, у кого деньги есть. Во-вторых, городское развитие не предполагает исключительно федеральных субсидий. Нужно уметь работать не только с крупными инвестициями, нужно в том числе из малых и средних инвестиций генерировать большие деньги. Когда шейх Дубаи пригласил архитектора перестроить город и сделать стратегию развития (совсем недавно была открыта нефть), он сказал: «Проектируй так, как если бы никакой нефти я не нашел». Дело не в количестве денег, а в том, как ими грамотно управлять. Знаете, почему мэр Нью-Йорка Блумберг вложил собственные деньги в благоустройство набережной? Он прекрасно знал, какая отдача будет от этих вложений: насколько повысится стоимость земли, недвижимости в этих местах.

В Омске много частного сектора, даже недалеко от центра города. Как следует поступить с такими «вкраплениями»?

— В российских городах такое часто встречается. Проблема в том, что этими кварталами, районами почти никто не занимается, а если и занимаются, то девелоперы с понятными интересами. Что мы предлагали для Екатеринбурга: нужно под каждый такой поселочек разработать генеральный план, на котором показать, что еще можно на этой земле сделать, трансформируя эту застройку в лучшую сторону. Власть должна не просто сделать проект. Она должна понять, какие бенефициары этим проектом могут воспользоваться, чьи интересы этот проект затрагивает. Что еще очень важно для всех городов страны, включая Москву, — мало кто из муниципалитетов думает про интеграцию жителей в развитие и трансформацию городской среды.

— Шаг номер один, который облегчил бы омичам существование в летний период, — это вотерджеты. Такие вещи можно делать, например, между проезжей частью и тротуаром. Это прибивало бы хотя бы часть пыли, которая попадает в легкие горожан. Хотя бы на летний период. Это недорогая технология: под силу даже мелким инвесторам. Второе: если поливальных машин в городе нет, это очень странно. А дальше все-таки нужны большие проекты.

Недавно в Омске сделали пешеходную улицу Валиханова. Нужны ли в городе пешеходные улицы?

— Нужны, конечно. Другой вопрос, в каких местах их сделать и какой дизайн. Видно, что никакого конкурса архитектурных проектов не проводилось. Это очень странный дизайн с фонарями 19 века, с гранитными клумбами… Современный тренд городского дизайна — каждое поколение должно себя выразить. Нужен более мобильный дизайн, чем гранитные памятники непонятно чему. С другой стороны, наверное, после реконструкции цена квадратного метра в соседних домах хорошо выросла. Это хороший ресурс для властей: пусть каждый житель поучаствует, но сделает что-то свое. На таких условиях могут быть очень интересные интеграции и такие модели в мире существуют.