В 1916 году Амфитеатров вернулся в Россию. Заграничье «принято называть прекрасным. Но как оно опротивело! Какое в нем медленное и нестерпимое удушье! С каким наслаждением отдал бы я его за крик перепелки во ржи, за скрип новгородской телеги. На западной стороне - село вспрыснуто духами и превращено в кольдкрем. Но на русской - село наголо, тухлое, прогорклое».

Он ушел в журналистику. За публикацию фельетонов, содержащих критику министра внутренних дел Протопопова, - уж очень он верен себе! - Амфитеатрова вновь ссылают в Иркутск. Февральская революция освободила его. Встречен он был овацией...

После Октябрьской революции Амфитеатров три года не выступал. «Да, цензуры бесчисленно много... Это одна из главных причин, почему я совершенно расстался с публицистикой. Я дал себе честное слово, что ни одной моей строки не появится в стране, уничтожившей у себя свободу печати».

Амфитеатров принимал участие в заговоре против Советской власти, трижды был арестован, но выпущен, потерял счет обыскам... Позже он напишет:

«Знаете ли вы, что коммунизм отрицает тюрьмы, и заветная мечта нашей партии уничтожить все тюрьмы?

Знаю, - отвечал я, - но сейчас мы с вами объясняемся в тюрьме, и притом в такой, которую старое правительство строило на пятьсот человек, а в ней вы держите три тысячи людей.

Это правда, - великодушно согласился следователь, - но что делать? Революция в опасности!...»

Горький пригласил его на встречу с Уэллсом. Уэллс остановился в доме Горького. Амфитеатров пришел. Там Уэллсу расхваливали деяния Советской власти, дошла очередь и до Амфитеатрова. Тот слабо владел английским языком и начал говорить по-русски:

Какое уж там литература, искусство, наука, когда за полтора года вымерло от голода, холода и непосильного труда 150 человек-литераторов, поэтов и ученых? Когда я собственными глазами видел на рынке, как старая, почтенная, заслуженная писательница стащила с прилавка кусок сала, - и она видела, что я вижу, и все-таки украла, потому что дома ждали ее полуживые от голода внуки...

Горький «сидел с сердитым лицом и белый, как скатерть». Амфитеатров заметил, что Уэллсу перестали переводить его речь. Пообещал, что завтра на английском вручит ее Уэллсу. Горький говорил, заключая: «Из речей некоторых ораторов выяснилось, что они недовольны революцией. Между тем эти ораторы сами недавно делали революцию... Так не делали бы!» И вышел, не прощаясь.

Спустя три года Амфитеатров не вытерпел, не выдержал и взялся за перо. Дело в том, что Горький опубликовал статьи о Ленине, - сравнивал вождя революции с Петром I. Ленину были даны характеристики: «терпеливый», «честнейший», «добрейший», «святой»... Амфитеатров написал обширную статью «Ленин и Горький» И распространил ее в Питере.

Ленин, в описании Горького, неожиданно «оказывался таким круглым дураком, таким самодовольным невеждою, таким бессердечным лицемером и негодяем». Это все было в статье Александра Валентиновича.

Теперь уже ждать четвертого ареста Амфитеатров не стал. 23 августа 1921 года на лодке вместе с семьей он переправился через Финский залив.

В 30-е годы Амфитеатров пишет: «Надрыв мрачно обозначился в революцию 1917 года, когда народ, почти без сопротивления, равнодушно выдал свою Церковь с ее духовенством атеистам-большевикам на проклятье». За границей Амфитеатров опубликовал «Горестные заметки». Он приводит интересную статистику. В Петрограде было в 1917 году два с половиной миллиона жителей, а в 1921 году - 700 000, включая гарнизон (на самом деле 500-600 тысяч). «Но Петроград никто не завоевывал, и жителей никто не уводил. И, тем не менее, в три года неведомо куда расточились три четверти населения! Даже классический пример древнего Рима бледнеет».

Он пишет, что воспитать в людях «газетную ложь им (большевикам) и легко, и безопасно. Ведь при отсутствии свободной печати их ложь никогда не встретит гласного авторитетного протеста, способного опереть свои опровержения на фактические улики... Особенно легко и нагло приноровились они делать «обзоры печати», выхватывая и комбинируя строки ее такими шулерскими подтасовками, что зачастую они получают смысл, совершенно обратный тому, какой имели в оригинальной статье».

Он возмущен арестом и расстрелом Гумилева, тот был крепкий монархист и, видимо, на допросе в этом признался. Вспоминает Александра Блока, который после «Двенадцати» раскаивался, уничтожил все свои рукописи и «завещал не принимать никакой услуги от Смольного», И воля его была исполнена. Но «посмотрите, как хвалят Луначарского - пьесу «Фауст и город».

Если бы эта вещица была представлена на просмотр года четыре назад, пусть даже в марксистский журнал, она «была бы встречена гомерическим хохотом, как претенциозное бумагомаранье гимназиста», но сейчас «не только ставится с огромными затратами на сцене государственных театров, но и воспевается хором льстецов как великое произведение. А пресловутый Степанов-Нахамкес объявил в московских «Известиях» громогласно на всю «красную Россию», что отныне счастливая Совдепия обладает собственным Гете»... Он размышляет, страдает, почему так произошло... Не только потому, что Луначарский - нарком, но и потому, что «халтура» - одновременно и демон-покровитель, и демон-губитель советского государства. «Покровитель потому, что вся система внутренней политики Советского правительства свелась к старому цезаристическому девизу - «хлеба и зрелищ» плюс тюрьма и расстрел для всех дерзающих почитать эти блага недостаточными» Он пишет, что «балет - это любимое искусство большевиков, как ни странно, «всецело построенный на демократическом принципе «хлеба и зрелищ», - занимает немалое место и имеет весьма ответственное значение. Денег на него не жалеют. Я смотрел и только диву давался, что подобные роскошные постановки в городе, где на 600-700 тысяч остающихся жителей, пятьсот тысяч в этот день, наверное, ничего не ели, кроме двух-трех мороженых картофелин в пустом советском супе».

В 20-е-30-е годы Амфитеатров активно сотрудничает с журналом «Русская правда» - органом Братства Русской Правды (БРП), единственной в своем роде антибольшевистской террористической организации. Вначале, правда, его смутило обилие юдофобских лозунгов в этом журнале. Соколов-Кречетов - главный редактор журнала, на это возразил ему следующее.

«Для нас Россия - выше всего и в нашей работе мы идем по линии наименьшего сопротивления, как то должен подсказать всякому политику простой холодный разум, - разъяснял Соколов. - Отбрасывая в сторону всякие глупые крайне-правые выдумки о «тайном кагале еврейских мудрецов» и о «всемирном жидомасонстве», которые якобы, как на шахматной доске, разыграли Русскую революцию, где мы все были неповинны, как барашки (выдумки, объясняемые всего более простою невежественностью и недостатком образования), мы, однако же, видим себя стоящими пред лицом того несомненного факта, что Русская революция если и не была разыграна Еврейством, то была стремительно подхвачена и захвачена Еврейством в такой мере, что очень скоро весь красный аппарат и правления государством, и правления партией оказался в еврейских руках и, чем выше, тем гуще. Эта насыщенность красных правящих слоев евреями такова, что народ с полной основательностью считает Красную власть еврейской, и наличность среди нее известного, убывающего ближе к командным высотам нееврейского процента не делает ее Нееврейской, как не делала некогда татарского ига нетатарским наличность в ханской ставке множества всяких инородных женщин и всевозможного происхождения ренегатов...»

Соколов доказывал, что, учитывая широко распространенные в народе антисемитские настроения, приходится забыть староинтеллигентские «табу» и «идти за общим голосом России». «Без антисемитской пропаганды невозможно сформировать национальное сознание. Вот и приходится нам держаться на последней мыслимой позиции, что мы призываем только против ЕВРЕЙСКОЙ власти, а не против еврейского НАСЕЛЕНИЯ вообще. Дальше ни ради каких интеллигентских «белых перчаток» податься некуда. Мы только силимся, твердя о ХРИСТИАНСКОМ характере будущей Русской национальной революции, призывать не трогать мирных еврейских обывателей, мелкоту, женщин и детей…» «Вы нам нужны, - писал Соколов, - ибо Вы самый подходящий человек для выступления в нашу защиту. Думаю, что и Ваша совесть подскажет Вам то же. «Не людям служим, Богу и Родине служим». Таково наше правило. Верим, что таково будет и Ваше»».

Обращение к Амфитеатрову именно в данный момент Соколов объяснял тем, что после нескольких лет относительно «мирной» работы БРП, учитывая народные настроения, перешло к активным действиям.

«Народ больше нечего убеждать, что ему плохо, и рассказывать, что такое большевизм. Его надо призывать к действию и подавать сигнал «общей раскачки». В этом году мы этот сигнал подали и нашими силами открыли целую серию выступлений, повстанческих и террористических, по всей России».

Амфитеатров, несомненно, был ценным приобретением БРП. Он страстно пропагандировал деятельность Братства в эмигрантской печати и неустанно призывал к материальному содействию этой единственной, с его точки зрения, боевой организации русского зарубежья. В особенности импонировал Амфитеатрову пропагандировавшийся и БРП антибольшевистский терроризм. В цикле газетных статей, собранных впоследствии в книжке ««Стена Плача» и «Стена Нерушимая»», Амфитеатров обрушился на эмиграцию за ее пассивность, скупость и равнодушие к судьбе родины и православия.

«Отчего мы такая дрянь?» - задавался вопросом автор «Господ Обмановых», сравнивая реакцию евреев на оскорбление арабами иудейской святыни Стены Плача в Иерусалиме (арабы проделали в ней отверстие для удобства прохода паломников в мусульманскую святыню - мечеть Омара) и русских на разрушение часовни Иверской Божьей Матери на Красной площади, поскольку она якобы мешала уличному движению. Вялая реакция русских контрастировала с активным протестом евреев, приведшим к столкновениям с арабами в Иерусалиме; евреи, в отличие от русских, проявили солидарность; их протесты прокатились по всему миру.

Единственно, кто заговорил тогда к русскому миру тем языком, какого требовал момент, было опять-таки Братство Русской Правды, ответившее на ужас события воплем гневного призыва:

«Именем Бога и России призываем всех Русских граждан, готовых постоять за Божье и Русское дело, начать против представителей власти жестокий и беспощадный террор. Не людям служим, Богу и Родине служим. Русский террор есть Божий меч. Да здравствует Русский народный террор!»

«Это, вот, слова настоящие, слова мужчин, слова воинов, слова «ополчившихся», слова «взявших меч», не страшась от меча погибнуть.»

«<...> Каждые два месяца оглашают братья свои успешные достижения и свои горестные утраты. И, если дело не так быстро и широко, как хотелось бы, если оно вынуждено двигаться в путах кустарности, это уж вина не делателей, но эмиграции, оставляющей его на попечении «лепт вдовицы», которые, само собою разумеется, падают очень скудно.»

Две темы: пассивности и скупости эмиграции, когда речь идет о пожертвованиях на борьбу с большевиками, и защиты терроризма как метода борьбы с ними, являются основными в «братской» публицистике Амфитеатрова.

Защищая терроризм, Амфитеатров ссылался на анкету В.Л. Бурцева в «Общем деле» о приемлемости для борьбы с большевиками «методов «Народной воли»». Большинство участников опроса было «за».

«По методам «Народной воли» воюет с большевиками Братство Русской Правды, - указывал Амфитеатров, - истребляя десятки советских чиновников и шпиков». В культурном мире, по мнению Амфитеатрова, едва ли найдется человек, способный «будучи в здравом уме» признавать террор нормальным государственным устоем в «перманентном» действии. Но и, обратно, едва ли кто здравомыслящий и опытный житейски рискнет опровергать изречение одного американского друга России, что «бешеную собаку сперва убивают, а уже потом о ней рассуждают».

Амфитеатров призывал к террору против большевиков не только внутри России, но и за ее пределами: «Нельзя, чтобы в то время, как в застенках ГПУ трещат выстрелы, умерщвляющие безвинно Долгоруких, Пальчинских и тысячи других, их же имена Ты, Господи, веси, - чтобы по Европе, как ни в чем не бывало, шлялись их палачи, облеченные в «неприкосновенные» звания «полпредов» и «торгпредов»; вся эта сволочь с окровавленными руками, открыто торгующая имуществом жертв своего разбоя, - с ее наглыми любовницами в краденых мехах и бриллиантах, с ее свитами из еще наглейших шпионов-чекистов, которые вон, в безнаказанной дерзости своей, дошли уже до того, что среди бела дня выкрадывают из эмиграции ее генералов.

Нельзя. И если с этой сволочью не умеет или не хочет справиться местная власть наших убежищ, то справиться и расправиться - прямое дело самой эмиграции, каких бы сложных рисков это ни представляло и каких бы временно трудных последствий это ни влекло.»

«И, к сожалению, - писал он, -- в сети провокации, пытавшейся разрушить БРП, попались тогда несколько деятелей, несомненно честных и даже энергичных, склонных к непосредственной активности, но страдающих русским пороком ревности ко всякому, кто «смеет делать то же самое дело, что я», в особенности если он «делает лучше, чем я», - и, отсюда, одержимых жестоким упрямством предубеждения. Теперь это, кажется, миновало, но все-таки если БРП существует и неутомимо действует, то эмиграция, за малым исключением нескольких крупных имен, была ему не помощницей, а тормозом.»

Амфитеатров не стал, как когда-то, рваться на родину: «Если в эмиграции останется только десять человек, я буду в их числе; два человека - одним из них буду я; один человек - это буду я».

Алекса́ндр Валенти́нович Амфитеа́тров (14, Калуга - 26 февраля 1938, Леванто, Италия) - прозаик, публицист, фельетонист, литературный и театральный критик, драматург, автор сатирических стихотворений (псевдонимы Old Gentleman, Московский Фауст и др.).

Биография

Отец Валентин Николаевич - протоиерей, настоятель Архангельского собора Московского Кремля, мать Елизавета Ивановна (урожд. Чупрова), дочь мосальского протоиерея Иоанна Филипповича Чупрова, сестра профессора А. Чупрова.

Окончил юридический факультет Московского университета (1885).

С 1882 года сотрудничал в журналах «Будильник», «Осколки», газете «Русские ведомости». Выступал как XIX века (баритон), был зачислен в труппу Мариинского театра, учился пению в Италии, пел в Тифлисе и Казани. В 1889 году оставил оперную карьеру. Работал в газете «Новое обозрение» (Тифлис).

С 1891 года жил в Москве; сотрудник газеты «Новое время» (1892-1899).

В марте 1899 года вместе с популярным журналистом В. М. Дорошевичем на деньги Мамонтова и Морозова создал газету «Россия» (запрещена в 1902 из-за публикации сатиры на царскую семью «Господа Обмановы»).

В 1905 году стал масоном. Был посвящен 16 мая 1905 года в парижскую масонскую ложу «Космос» № 288, находившуюся под эгидой Великой Ложи Франции. Возведен во 2-ю и 3-ю степени 30 января 1906. Член ложи по 1908 год.

В 1906-1907 гг. был корреспондентом «Русского слова» и других газет, редактировал журнал «Современник», работал над историческими романами.

В 1916 году вернулся в Россию, возглавил отдел публицистики газеты «Русская Воля», сотрудничал в газете «Петербургский Листок», журналах «Нива», «Огонёк», редактировал журнал «Бич».

В начале 1917 года в административном порядке выслан, благодаря Февральской революции не доехал до места назначения и вернулся в Петроград. В конце 1917 года редактировал газету Совета союза казачьих войск «Вольность», в 1917-1918 годах печатал статьи, направленные против большевиков, в газетах «Петроградский Голос», «Петроградское Эхо», «Новые Ведомости». С ликвидацией свободной печати преподавал литературу в Педагогическом институте, в женской гимназии, переводил с итальянского для издательства «Всемирная литература».

С ноября 1921 года по весну 1922 года в Праге, позднее жил в Италии. Сотрудничал во многих периодических изданиях русской эмиграции: «Новая русская жизнь» (Гельсингфорс), «Руль» и его приложение «Наш мир» (Берлин), «За Свободу!», «Меч» (Варшава), «Понедельник», «Слово», «Сегодня» (Рига), «Новое Время» (Белград), «Время» (Шанхай), «Возрождение» (Париж).

Отец писателя и журналиста Владимира Амфитеатрова-Кадашева, композитора и дирижёра Даниила Амфитеатрова, музыкантов Максима и Романа Амфитеатровых.

Литературная деятельность

В начале журналистской и писательской деятельности опубликовал романы «Людмила Верховская» (1890; после переработки «Отравленная совесть», 1895, экранизирована в 1995 году), историческую драму «Полоцкое разорение» (1892), сборники рассказов «Психопаты» (1893).

• исторических романов «Восьмидесятники» (т. 1-2, Санкт-Петербург, 1907), «Девятидесятники» (т. 1-2. Санкт-Петербург, 1910-1911), «Закат старого века» (т. 1-2, Санкт-Петербург, 1910), «Дрогнувшая ночь» (Санкт-Петербург, 1914), видевшихся хроникой о судьбах русского общества,
• романов «Марья Лусьева» (1903), «Виктория Павловна» (1903), «Марья Лусьева за границей» (1904, 1908), «Дочь Виктории Павловны» (1914-1915), «мыльных опер» из жизни проституток и бандерш.
• сборников рассказов «В моих скитаниях» (1903), «Литературный альбом» (1904 и 1907), «Житейская накипь» (1904), «Сибирские рассказы» (1904), «Курганы» (1905), «Контуры» (1906), «Сказочные были» (1907), «Сказания времени» (1907), «Бабы и дамы» (1908), «Издали» (1908), «Красивые сказки» (1908), «Женское нестроение» (1908) pdf, «Притчи скептика» (1908), «Современники» (1908), «Фантастические правды» (1908), «Пять пьес» (1908), «Антики» (1908), «Сумерки божков» (1909),
• оккультного романа «Жар-цвет» (1895), ставшего бестселлером, художественно-исторических произведений «Покаяние Филиберта» (1907), «Зверь из бездны» (1911);
• историко-литературоведческого исследования «Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков» (1911), написанного по материалам труда Артуро Графа (Arturo Graf) «Il Diavolo».
• путевых очерков о Балканах, печатавшихся в 1894-1895 гг. в «Новом времени», которые он отправлял в письмах из своих путешествий по Болгарии, Сербии и Черногории; «Македонские евреи» (1907), «Страна раздора. Балканские впечатления» (1907).
• литературно-критических статей, воспоминаний о театральных и литературных деятелях - «Легенды публициста» (1905), «Против течения. Литературные статьи» (1908).

В эмиграции издал публицистическую книгу «Горестные заметы» (1922), сборник рассказов «Мечта» (Берлин, 1922), романы «Зачарованная степь» (1921), «Вчерашние предки», «Лиляша» (Рига, 1928), книгу «Литература в изгнании» (1929), сборник «Одержимая Русь. Демонические повести XVII в.» (Берлин, 1929). В повести «Две Надежды» (1936, написана в 1921) изображает, как женщина выходит замуж за комиссара-чекиста, жертвуя собой ради спасения братьев.

«Его широкая реалистическая манера письма почти тривиальна.» (В. Казак)

Сотрудничал в харбинском журнале «Рубеж», печатал публицистику и рассказы в газете«Шанхайская заря» и др. Автор книг, изданных в Китае: «Рассказы присяжного поверенного», «День надежды» и др.

Писатель, публицист, фельетонист, литературный и театральный критик, драматург, автор сатирических стихотворений (псевдонимы Old Gentleman, Московский Фауст и др.).

Отец Валентин Николаевич - протоиерей, настоятель Архангельского собора Московского Кремля, мать Елизавета Ивановна (урожд. Чупрова), дворянка, сестра профессора А. Чупрова.

Окончил юридический факультет Московского университета (1885).

С 1882 г. сотрудничал в журналах «Будильник», «Осколки», газете «Русские ведомости». Выступал как оперный певец (баритон), был зачислен в труппу Мариинского театра, учился пению в Италии, пел в Тифлисе и Казани.

В 1889 г. оставил оперную карьеру. Работал в газете «Новое обозрение» (Тифлис).

С 1891 г. жил в Москве; сотрудник газеты «Новое время» (1892-1899).

В 1899 г. вместе с популярным журналистом В. М. Дорошевичем создал газету «Россия».

По возвращении из ссылки работал в газете «Русь». В 1904-1916 гг. в эмиграции (Франция, Италия), издавал журнал «Красное Знамя» (1906-1907), был корреспондентом «Русского слова» и других газет, редактировал журнал «Современник», работал над историческими романами.

В 1916 г. вернулся в Россию, возглавил отдел публицистики газеты «Русская Воля», сотрудничал в газете «Петербургский Листок», журналах «Нива», «Огонёк», редактировал журнал «Бич».

В начале 1917 г. в административном порядке выслан, благодаря Февральской революции не доехал до места назначения и вернулся в Петроград. В конце 1917 г. редактировал газету Совета союза казачьих войск «Вольность», в 1917-1918 гг. печатал статьи, направленные против большевиков, в газетах «Петроградский Голос», «Петроградское Эхо», «Новые Ведомости». С ликвидацией свободной печати преподавал литературу в Педагогическом институте, в женской гимназии, переводил с итальянского для издательства «Всемирная литература».

С ноября 1921 г. по весну 1922 г. в Праге, позднее жил в Италии. Сотрудничал во многих периодических изданиях русской эмиграции: «Новая русская жизнь» (Гельсингфорс), «Руль» и его приложение «Наш мир» (Берлин), «За Свободу!», «Меч» (Варшава), «Понедельник», «Слово», «Сегодня» (Рига), «Новое Время» (Белград), «Время» (Шанхай), «Возрождение» (Париж).

Отец писателя и журналиста Владимира Амфитеатрова-Кадашева, композитора и дирижёра Даниила Амфитеатрова, музыкантов Максима и Романа Амфитеатровых.

Смерти, смерти, смерти... Не успеваю записывать новопреставленных в поминанье, и зловеще заполняются его страницы. Вот не стало и Татьяны Спиридоновны Любатович. Отошла она в вечность старушкою весьма почтенных лет, так как была старше меня года на три, на четыре, если не на все пять.

Современности нынешней имя Любатович уже давно ничего не говорит, а между тем некогда она - не то чтобы "гремела", но занимала собою "всю Москву" и сыграла очень важную роль в развитии русского оперного дела.

Начать с того, что Любатович - первая Ольга в первой постановке "Евгения Онегина": той знаменитой московской консерваторской, когда оперою Чайковского дирижировал самовластно поставивший ее на личную свою ответственность Н.Г. Рубинштейн "по не просохшей еще партитуре" (что, впрочем, легендарное преувеличение).

Первенство Любатович в Ольгах забыто по довольно странной причине. Она в первые Ольги попала, что называется, "фуксом". Ольгу должна была петь и пела исключительно до генеральной репетиции А.Н. Левицкая (впоследствии моя первая супруга). Поэтому фотографии Шерера и Набгольца с первой постановки "Онегина" сняты с Ольгою-Левицкою. А с них, потом десятки раз воспроизведенных, первою Ольгою так и пошла и утвердилась слыть Левицкая, а не Любатович. Это повторилось и в "Сегодня" года два тому назад, когда справлялось пятидесятилетие "Онегина".

Между тем перед самым спектаклем вышло, что Левицкая получила спешный вызов немедленно приехать на родину, в Смелу Киевской губернии, где тяжело заболел и вскоре умер ее брат Павел. Н.Г. Рубинштейн и слышать не хотел о том, чтобы дать ей отпуск, но наконец, по просьбам А.Д. Александровой-Кочетовой, которой ученицею была Левицкая, угрюмо согласился под условием:

Если найдется удовлетворительная заместительница.

Таковою вызвалась быть Т.С. Любатович, ученица класса профессора Милорадович. После специальной репетиции ее сцен Рубинштейн не сказал ей ни слова, а к Левицкой обратил сердитое лицо и таковые же слова:

Так и быть, исполняю ваш каприз. Можете ехать. Только помните, что этого я вам никогда не прощу.

И действительно не простил.

Спектакль сошел блистательно: это эра в истории Московской консерватории, навсегда запомнившаяся. Любатович оказалась очаровательною Ольгою, совершенно пушкинского облика, была отмечена всеобщим одобрением и обратила на себя внимание знаменитого "московского Медичиса", Саввы Ивановича Мамонтова, что определило затем весь ее дальнейший артистический путь. Да и не ее одной, а благодаря ей многих-многих.

Так навсегда испортила свою карьеру одна первая Ольга, избранная, и создала свою другая, случайная.

Влюбленность Мамонтова в Любатович была главною причиною возникновения в Москве пресловутой Мамонтовской оперы, поглотившей несметные суммы денег, но зато и воспитавшей целое поколение артистов, во главе которого надо назвать самого Шаляпина, и давшей могучий толчок вперед декоративному художеству Врубеля, Коровина и др. Все это, однако, пришло позже, к концу 80-х, к началу 90-х годов, когда Савва Иванович возлюбил свой театр уже для него самого, а интерес к Любатович отошел на задний план. А затем даже и сама Любатович покинула Мамонтовскую оперу для службы в провинции.

В 1891 году мы встретились в Тифлисе. Она пела в городской опере под дирекцией Исая и режиссурой Ивана Егоровича Питоевых, а я сотрудничал в "Новом обозрении" Н.Я. Николадзе по всем отраслям газетной работы и в особенности слыл "страшным" музыкальным рецензентом под псевдонимом "Сюрприз".

Как артистическое явление Любатович не представляла ничего особенно интересного: хорошенькая женщина с маленьким голоском симпатичного тембра, из посредственной школы; пожалуй, не вовсе без таланта, но, к сожалению, интеллигентная, а потому вечно тревожимая помыслами и замыслами, для выполнения которых средства ее дарования оказывались недостаточными. Поэтому в качестве исполнительницы она обычно застревала ни всех, ни в тех; плохим не назовешь, хорошим не признаешь. Оперу она любила страстно, даже как бы болезненно, работница была усерднейшая.

Как женский характер Т.С. Любатович была очень выразительна для своего века, когда русская женщина (и, пожалуй, преимущественно девушка) переживала, отрываясь и от семейной прозы, и от успевшего уже прискучить революционного нигилизма, приблизительно ту же эстетическую эволюцию феминизма, что в начале прошлого века породило в Германии поколение "титанид", в средних десятилетиях во Франции - "жорж-зандисток", а в России в 70 - 80-х и далее годах - "демонических женщин": Марию Башкирцеву, Кадмину (тургеневскую Клару Милич и суворинскую Татьяну Репину), Е.А. Шабельскую, позже Л.Б. Яворскую и много других, менее известных.

Между нашими "титанидами" бывали женщины умные, талантливые, даже гениальные (Кадмина), но все они были отмечены трагической печатью духовного неудачничества, в зависимости от общих же черт: стремления совершить нечто (что - редко знали) сверхсильное; ненасытной жажды заметного и шумного успеха; и по всем этим причинам вечного недовольства собою и тяжелой неуживчивости в окружающей среде. В числе русских "титанид" были свои удачницы по житейской карьере и свои неудачницы. Т.С. Любатович принадлежала к неудачницам. И неудачничество ее создалось, как ни странно, тем, что, на взгляд-то, ей, напротив, уж очень везло.

Чуть не прямо со школьной скамьи девушка поставлена в директрисы театра - не гласно, но зато властно. И какого театра! Средств неограниченных, роскоши невообразимой и направленного во всем своем движении к единственной цели: чтобы угодить Татьяне Спиридоновне, чтобы Татьяна Спиридоновна блистала ярче всех, чтобы рядом с Татьяной Спиридоновной никто не имел равного успеха, чтобы Татьяна Спиридоновна играла, а остальная труппа ей лишь подыгрывала. Я знал Мамонтова хорошо и признаюсь, для меня так и осталось загадкою увлечение столь необычайно прозорливого знатока во всех отраслях искусства Татьяной Любатович - не как женщиною (здесь о вкусах не спорят, да "первая Ольга" и действительно была привлекательна), а как артисткою.

Не мог же Мамонтов не видеть и не слышать в ней "комнатной певицы", полудилетантки, которой не по физическим силам большой зал и борьба с оркестром, не по духовным - оперный драматизм. Но он, рассудку вопреки, наперекор стихиям, решил, что Таня - "орудие большого калибра", и с фанатическим упрямством стремился вколотить это свое убеждение в московскую публику, строя на первенстве Любатович репертуар своего злополучного театра.

Однако не удавалось - прежде всего потому, что вколачивать было не в кого: публика в театр не ходила, он пустовал из спектакля в спектакль настолько же постоянно, насколько постоянно бывал полон впоследствии в годы Шаляпина, Забеллы, Секар-Рожанского и др. О "сборах" Мамонтовской оперы ходили по Москве курьезные анекдоты. Будто заезжает Савва Иванович поутру в свой театр - и в кассу:

Как продажа?

Покуда что хвалиться нечем: без почина-с. Морщится.

Ну, запишите в мой счет сотню билетов, так - рублей на триста.

Около полдня жалует супруга Саввы, Елизавета Григорьевна:

Как продажа?

Да вот Савва Иванович были, на триста взяли, а то без почина-с.

На триста?! Это чтобы Таньке хлопать?! Ну, нет. Ежели так, пишите мне на шестьсот.

Часа в четыре - опять Савва Иванович:

Как продажа?

После ваших трехсот Елизавета Григорьевна побывали, изволили на шестьсот взять, а то без почина-с.

На шестьсот?! Ага, это - чтобы Татьяне Спиридоновне скандал устроить? Не бывать тому. Посмотрим, кто кого. Пишите на меня тысячу.

И этак-то, благодаря хозяину с хозяйкой, глядь, к вечеру в кассе полный сбор, - хоть вывешивай аншлаг! А между тем - "без почина-с", и в зале - аравийская пустыня с чудеснейшим резонансом.

В тифлисском сезоне Т.С. Любатович я был с нею не то чтобы дружен, а как-то лучше и доверчивее относилась она ко мне, чем к прочим своим тифлисским знакомым, хотя особенно побудительных причин к такому благоволению не было.

При всей своей избалованности, при всей склонности к "мании величия", которую внушали ей московские обманы и самообманы, Любатович была неглупа и чутка. Поэтому "некоторый" успех в "некоторых" ролях у "некоторой" части публики и печати сразил ее хуже злейшего провала. Провал со скандалом она сумела бы утешительно объяснить себе кознями врагов, интригами соперниц, даже политическими причинами: ее сестра, Ольга Спиридоновна, революционерка, играла заметную роль в "Народной воле". Но очутиться в "так себе", "ничего себе", не только наравне с "провинциальными" знаменитостями, но и значительно ниже многих она никак не ожидала.

- "Кармен"? Да, слушать можно. Но куда же ей, помните, до Марьи Дмитриевны Смирновой! Та не пела, не играла - огнем жгла.

- "Миньона"? Что же? Недурно. Но помните Марью Мечиславовну Лубковскую? Вот была Миньона: так трогательна, что, глядя, слушая, плакать хотелось.

Татьяна Спиридоновна была совсем озадачена. Сама в том откровенно мне признавалась. Как? Какая дерзость! Какое невежество! Какая несправедливость публики и печати!.. Бедная женщина измаялась уязвленною гордостью до того, что серьезно заболела. Поспешно приехавший Мамонтов, увидав "Танюшу" в остром нервном расстройстве, предложил ей разорвать контракт, заплатив неустойку, и вернуться в Москву.

Как?! Чтобы Москва врала и хихикала, что я не выдержала сезона, что меня "протестовали"? Вы, Савва Иванович, с ума сошли!

Савва Иванович уехал, несолоно хлебав, очень недовольный и не без подозрения, что с ума-то сходит не он, а Татьяна Спиридоновна, ибо сама не знает, чего хочет.

Жалея Любатович, я поддерживал ее в печати, как только мог, и даже больше, чем следовало, рискуя подозрениями в пристрастии. Но ей нужна была не поддержка, а преклонение, не хлопки, а громы аплодисментов, не дружеские товарищеские отношения, а подобострастие, не любезность дирекции, а чтобы все окружение ходило по струнке, трепеща: а вдруг Татьяна Спиридоновна изволят разгневаться и нас покинуть? Так избаловал ее Мамонтов.

Обыкновенно в провинции около артиста быстро вырастает обширный круг местного знакомства. Около Татьяны Спиридоновны, напротив, все расширялся круг раззнакомства. Наконец в последние недели сезона очередь опалы дошла и до меня. Пал сей первый снег на мою голову за то, что я... расхвалил Татьяну Спиридоновну. Да, расхвалил и как раз за Ольгу в "Онегине", которую она исполняла в самом деле восхитительно, не побоюсь сказать, даже несравненно. Однако она встретила меня затем вся красная, с сверкающими глазами:

Вот как?! Для Ольги вы находите меня идеальною исполнительницею и сыплете хвалебными эпитетами, а когда я пою Амнерис, Кармен, Миньону, у вас сохнет перо, и я читаю только общие места? Да понимаете ли вы, что это оскорбительно, что этим вы объявляете меня певицею лишь на партии короче куриного носа и чуть ли не вторые?

Бог знает, что вам воображается, Татьяна Спиридоновна! Вовсе нет. С чего вы взяли? Напротив, я с радостью отметил, что вы разрешили очень трудную задачу и, создав истинно пушкинский образ, обнаружили способность к высокому поэтическому творчеству.

Она еще ярче засверкала.

Пушкинский образ! Поэтическое творчество! Поймите, что я ненавижу эту Ольгу, на которую Самарин вышколил меня в консерватории, и с тех пор она гонится за мною, что бы я ни пела: "Первая Ольга!", "Лучшая Ольга!", "Создательница Ольги!" Все Ольга, Ольга и Ольга, - а дальше-то что? Все школьная Ольга, а свое-то где?

И веселая Ольга Ларина внезапно залилась горькими слезами, как едва ли плакивала и меланхолическая сестра ее Татьяна.

Конечно, мы помирились, но ненадолго. К прощальному спектаклю сезона я напечатал юмористическое обозрение, в котором были и восхвалены, и беззлобно вышучены все артисты тифлисской оперы. Фельетон этот имел очень большой успех: публика номер расхватала. О Любатович я, зная ее характер, особенно постарался, чтобы на ее долю выпало как можно больше меду без капли дегтю. Но, чтобы не пересластить до приторности, прибавил оговорку о слабой звучности ее приятного голоска. Увы! И тем на нее, мнительную капризницу, не потрафил! Так осердилась, что при отъезде из Тифлиса не простилась, а только поручила одной даме, "общей знакомой" местного артистического круга, передать мне:

С тем я и остался и больше "первой Ольги" уже никогда не видал и не слыхал.

И вот - "первая Ольга" в могиле. И если однажды поставят над нею памятник, то, поди, и на памятнике "первую Ольгу" отметят, воображая сделать тем покойнице удовольствие. А она на том свете опять обидится и возрыдает.

(1862-1938) Прозаик, публицист, фельетонист. Окончил юрид. ф-т Моск. ун-та (1885). С 1889 сотр. в разл. газ. С 1899 издавал (с В.Дорошевичем) радикальную газ. «Россия». Противник самодержавия, известен антиправительственными публикациями, в т.ч. памфлетом о царской семье "Господа Обмановы" (1902). Преследовался властями, ссылался. В 1904-16 жил во Франции и в Италии, затем вернулся в Россию. После 1917 непримиримый враг большевизма. В 1919-21 трижды арестовывался ВЧК. В 1921 бежал с семьей в Финляндию, поселился в Италии. Сотрудничал в берлинских и парижских эмигрантских изд. Автор прозаических произв., пьес, многочисленных статей, фельетонов и очерков.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Амфитеатров, Александр Валентинович, известный писатель (родился в 1862 году), сын протоиерея московского Архангельского собора, по матери племянник А.И. Чупрова. Окончил курс Московского университета по юридическому факультету. Уже студентом принимал деятельное участие в ""Будильнике"" и других юмористических изданиях. Готовясь к оперной карьере, по окончании университета уехал в Италию; оттуда писал корреспонденции в ""Русские Ведомости"". В конце 1880-х годов много работал в тифлисском ""Новом Обозрении"". В начале 1890-х годов А. стал деятельным сотрудником ""Нового Времени"" и приобрел известность сначала ""московскими"", затем воскресными фельетонами (под псевдонимом Old Gentleman). В 1894 - 96 годах много путешествовал по славянским землям и корреспонденциями из Болгарии способствовал русско-болгарскому ""примирению"". В 1899 году, оставив ""Новое Время"", основал вместе с Дорошевичем и другими газету ""Россия"", имевшую огромный успех. В начале 1902 года ""Россия"" за фельетон А.: ""Господа Обмановы"" была закрыта, а А. выслан в Минусинск. Через год он был переведен в Вологду, затем получил разрешение поселиться под Петербургом. В 1903 году способствовал успеху только что возникшей газеты ""Русь"", но вскоре, за статью о ""Коноваловской истории"", в горном институте, ему была воспрещена литературная деятельность, а сам он опять был выслан в Вологду. Уехав в ""дни свободы"" за границу, издавал в Париже журнал ""Красное Знамя"", закрывающий ему пока возможность вернуться в Россию. Журналист плодовитый и отзывчивый, колоритный стилист, А. в публицистической деятельности своей пережил два фазиса. В период сотрудничества в ""Новом Времени"" он, по собственному определению, принадлежал к ""умеренно-охранительной группе"". В 1897 году поездка в Польшу ""сильно поколебала"" его доверие к ""охранительству и национализму""; началось охлаждение между ним и ""Новым Временем"", кончившееся во время зимних студенческих беспорядков 1899 года разрывом. Период этот стоил А. ""мучительного нравственного перелома"". С тех пор его ""дорога определилась"": он собирается ""идти по ней, покуда жив"". В последние годы А. сосредоточился почти исключительно на беллетристике. Он написал длинный ряд интересных повестей, рассказов и драм, в которых легкость манеры преобладает над художественной выдержанностью. Замыслы его всегда очень широки. Так, например, в ""Восьмидесятниках"" и ""Девятидесятниках"" он стремился выяснить общественную психологию этих сложных эпох. Под общим заглавием ""Сумерки Божков"" автор задумал, по собственным его словам, ""написать двенадцать романов, изображающих ликвидацию русского XIX века в веке XX-м - переломы в искусстве, в семье, в торговле и т. д."". Всего чаще, однако, эти широкие замыслы быстро переходят на изображение превосходно изученного автором оперно-театрального мира. Из-за горячей любви к этому миру А. теряет чувство меры. Гениальные певцы, гениальные композиторы, гениальные оперы, гениальные постановки так и кишат в романах А. Много в этих изображениях мало прикрытой портретности. Иногда автор вводит описание реальных лиц и событий 1880-х и 1890-х годов. Из драм А. с большим успехом шла ""Отравленная совесть"". Продуктивность А. огромна. Отдельными изданиями вышли: ""Людмила Верховская"" (1888), ""Случайные рассказы"" (1890), ""Разбойник Федька"" (1892), ""Психопаты"" (1893), ""Сон и явь"" (1893), ""Сказка и были"" (1893), ""Виктория Павловна"" (1903; 3-е изд., 1907), ""В моих скитаниях"" (1903), ""Литературный альбом"" (1904 и 1907), ""Мария Лусьева"" (1904; 3-е изд., 1908), ""Житейская накипь"" (1904 и 1905), ""Сибирские рассказы"" (1904 и 1907), ""Бабы и дамы"" (1908), ""Издали"" (1908), ""Красивые сказки"" (1908), ""Против течения"" (литературные статьи, 1908), ""Сумерки Божков"" (2 ч., 1909), ""Сказочные были"" (3-е изд., 1907), ""Страна раздора"" (балканские впечатления; 2-е изд., 1907), ""Женское настроение"" (3-е изд., 1908), ""Легенды публициста"" (1905), ""Курганы"" (1905), ""Контуры"" (1906), ""Сказания времени"" (1907), ""Македонские евреи"" (1907), ""Покаяние Филиберта"" (1907 и 1908), ""Победоносцев"" (совместно с Е.В. Аничковым, 1907), ""Притчи скептика"" (1908), ""Современники"" (1908), ""Фантастические правды"" (1908), ""Восьмидесятники"" (1907 и 1908; 2 т.), ""Девятидесятники"" (1910, 2 ч.), ""Старое в новом"", ""Пять пьес"" (1908), ""Антики"" (1909), ""Жар-птица"" (1911) и др. Рассказы, запрещенные русской цензурой, появлялись в заграничных изданиях. - Ср. Венгеров, ""Критико-биографический словарь"" (т. VI). С. В.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Амфитеатров, Александр Валентинович

Даровитый писатель. Род. в 1862 г.; сын протоиерея моск. Архангельского собора. Окончил курс Моск. университета по юридическому факультету. Уже студентом принимал деятельное участие в "Будильнике" и других юмористических изданиях. Готовясь к оперной карьере, по окончании Унив. уехал в Италию; оттуда писал корреспонденции в "Русск. Вед.". В конце 80-х гг. много работал в тифлисск. "Нов. Обозрении". В начале 90-х гг. А. стал деятельным сотрудником "Нов. Времени" и приобрел известность сначала "московскими", затем воскресными фельетонами (под псевдонимом "Old Gentleman"). В 1894-96 гг. много путешествовал по славянским землям и корреспонденциями из Болгарии способствовал русско-болгарскому "примирению". В 1899 г., оставив "Новое Время", основал вместе с Дорошевичем и другими газету "Россия", имевшую огромный успех. В начале 1902 г. "Россия" за один из фельетонов А. была закрыта, а А. выслан в Минусинск. Через год он был переведен в Вологду, затем получил разрешение поселиться под Петербургом. В 1903 г. создал успех только что возникшей газете "Русь", но вскоре, за статью о "Коноваловской истории" в Горном институте, ему была воспрещена литературная деятельность, а сам он опять был выслан в Вологду. Журналист плодовитый и отзывчивый, блестящий и колоритный стилист, А. в публицистической деятельности своей пережил два фазиса. В период сотрудничества в "Новом Времени", он, по собственному определению, принадлежал к "умеренно-охранительной группе". В 1897 г. поездка в Польшу "сильно поколебала его доверие к охранительству и национализму"; началось охлаждение между А. и "Нов. Временем", кончившееся во время мартовских студенческих беспорядков 1899 г. разрывом. Период этот стоил А. "мучительного нравственного перелома". С тех пор его "дорога определилась": он собирается "идти по ней, покуда жив". А. написал длинный ряд интересных повестей, рассказов и драм, в которых легкость манеры преобладает над художественною выдержанностью. Из драм его с большим успехом шла "Отравленная совесть". Отдельным изданием вышли: "Людмила Верховская" (1888), "Случайные рассказы" (1890), "Разбойник Федька" (1892), "Психопаты" (1893), "Сон и явь" (1893), "Сказка и были" (1893), роман в защиту женской эмансипации - "Виктория Павловна" (1903), "В моих скитаниях" (1903), "Литературный альбом" (1904), "Мария Лусьева" (1904), "Житейская накипь" (1904), "Сибирские рассказы" (1904) и др. рассказы, запрещенные русскою цензурою, появлялись в заграничных изданиях.

Ср. Венгеров, "Крит.-биогр. Словарь" (т. VI).

{Брокгауз}

(псевд. Old Gentlman; Fa - Mi; A. Амфи; Сюрприз) - арт. оперы (баритон), писатель, драматург, критик и публицист. Муж А. Амфитеатровой-Левицкой. Образование получил в Моск. ун-те на юридич. ф-те (окончил в 1885). Одновременно обучался пению и был муз. рецензентом. В 1885 - 87 выступал как оперный певец в провинциальных т-рах (в т. ч. в Тифлисе).

Лучшие партии: Демон ("Демон" А. Рубинштейна), Амонасро. Среди др. партий - Мазепа ("Мазепа" П. Чайковского), Эскамилио. В числе партнеров - П. Лодий, М. Лубковская, И. Супруненко. Пел п/у И. Прибика.

В 1888-90 муз. рецензет тифлис. газ. "Новое обозрение". В 1899 совм. с В. Дорошевичем основал газету "Россия". В 1905 эмигрировал в Париж. В 1915 принимал участие в постановке "Князя Игоря" в Милан. т-ре "Ла Скала". Вернувшись в Россию, с 1916 работал редактором газеты "Рус. воля". В нач. 1920-х гг. вновь эмигрировал за границу.

Соч.: Московская опера. "Риголетто" Верди // Суфлер. 1883. № 13; "Корделия", опера Н. Ф. Соловьева // Россия. 1900. № 293; роман "Сумерки божков" (1908-09); "Борис Годунов" в Милане / А. В. Амфитеатров. Заметы сердца. - М., 1909; Победа "Бориса Годунова" // Речь. 1909. № 12; Дон Кихот. І. В Брюсселе / о гастролях Шаляпина /. II. О Шаляпине / А. В. Амфитеатров. Маски Мельпомены. - М., 1910; Записная книжка: Титто Руффо. А. Г. Меньшикова. Иза Кремер. О пении / о болг. певце Михайлове-Стояне/ Масканьи / Там же; Яша Рубинштейн / сын А. Г. Рубинштейна // Одесские новости. 1910. № 8236; Русская Валькирия /выступление в Италии рус. певицы Елены Раковской/ // День. 1913. № 4.

Лит.: А. В. Амфитеатров как актер // Рампа и жизнь. 1910. № 29. С. 483.

Амфитеатров, Александр Валентинович

(род. 1862) - писатель; известен преимущественно как талантливый фельетонист, работавший в изданиях самых различных направлений - "Русских Ведомостях", "Новом Времени", "России", "Петербургских Ведомостях", "Русском Слове", "Руси", основанной им "Русской Воле" (1916-17) и ряде крупных провинциальных газет (Тифлис, Киев, Одесса и др.). В газете "Россия" А. поместил в 1902 свой нашумевший фельетон "Господа Обмановы", представлявший собой весьма прозрачную и смелую сатиру на последних Романовых, за что А. поплатился высылкой в Минусинск, а затем в Вологду. Выехав в 1905 за границу, А. издавал в Париже в течение ряда лет революционный журнал "Красное Знамя". Из беллетристических произведений А., написанных с уклоном в бульварный жанр, пользовались успехом широкие картины быта, идей и нравов конца 19 в. - "Восьмидесятники" и "Девятидесятники", а также повести, посвященные "женскому вопросу" и проблеме проституции - "Марья Лусьева" и "Виктория Павловна"; сюда же относится сборник статей А. "Женское нестроение". А. известен также как драматург ("Отравленная совесть", "Волны", "Полоцкое разорение", "Оруженосцы" и др.). В качестве историка А. много работал над изучением эпохи и личности Нерона, посвятив этой теме обширное исследование "Зверь из бездны". Работал А. и в области литературной критики, посвящая свои фельетоны модным явлениям литературного дня. А. переведены также на рус. яз. произведения Гольдони. После Октябрьской Революции А. - эмигрант.

Сочинения А. изданы "Просвещением" (СПб, 1911-1916) в 37 тт. Любопытная автобиография А. помещена в Крит.-биогр. словаре С. Венгерова, т. VI, стр. 331-34.

Л. Гроссман.

Амфитеатров, Александр Валентинович

Фельетонист и беллетрист. Газетная вырезка, обрывок случайно услышанной беседы, скандал в московских аристократических кругах вдохновляют его, служа материалом для фельетонов, подчас весьма острых. Один из таковых, "Господа Обмановы", т. е. Романовы, вызвал ссылку А. в Минусинск . Фельетонный характер окрашивает все творчество А. Он пишет стихи, драмы, критические статьи и романы - об артисте Далматове и о протопопе Аввакуме, о Нероне ("Зверь из бездны"), о быте и нравах конца XIX в. (романы "Восьмидесятники" я "Девятидесятники"), о женском вопросе и проституции ("Виктория Павловна" и "Марья Лусьева") - всегда многословные и почти всегда поверхностные. А. привлекает общественная хроника с широким захватом эпохи. У него же находим произведения из эпохи крепостного права ("Княжна"), из жизни театра ("Сумерки божков"), на оккультные темы (роман "Жарцвет"). "Бегом через жизнь" - так характеризует творчество А. один из критиков. Большинство книг А. - свод старых и новых фельетонов. Бульварные приемы А. способствовали широкой популярности его, особенно в мелкобуржуазных слоях. Портретность фигур придает его сочинениям интерес любопытных общественно-исторических документов.

Столь же пестра жизнь А. и эклектична его идеология. "Бурсак без бурсы", впитавший с молоком матери влияние церковной среды, великолепно знающий и чувствующий мир Пролога и Миней, аромат старинного яз. (отразившийся напр. в его пародии на "Слово о полку Игореве"), кандидат юридических наук и оперный артист (три года работы в Италии и России), политический эмигрант (в 1905 выехал в Париж, где издавал в течение ряда лет революционный журн. "Красное знамя"), редактор протопоповской националистической "Русской воли", - он кончает белой эмиграцией после Октября. Такой конец был предопределен, ибо А. - типичный представитель той части буржуазии, к-рая революционна в словесных упражнениях, причем упражнения эти не отличались излишней принципиальностью. А. печатался как в либеральных с народническим уклоном "Русских ведомостях" и "Русском слове", так и в "С.-Петербургских ведомостях" и в "Новом времени", упомянутой "Русской воле" и т. п. изданиях. Стиль фельетониста заставляет А. пользоваться в своих беллетристических произведениях

несколько необычным в его время лит-ым приемом: он вставляет в текст обширнейшие цитаты, приводит полностью какую-нибудь афишу или целые главы из старинных оккультных книг - прием, который широко применяется в наше время.

Библиография: Львов-Рогачевский В. Л., Писатель без выдумки, "Современный мир", кн. 9, 1911, или в его сб. "Снова накануне", М., 1913.

{Лит. энц.}

Амфитеатров, Александр Валентинович

(1862-1938) - Рус. прозаик, более известный произв. др. жанров. Род. в Калуге, окончил юридический ф-т Моск. ун-та, профессионально занимался пением (два года выступал на оперных сценах Тифлиса и Казани); долго жил за границей. Рано начал лит. деятельность; за острые памфлеты был выслан в Минусинск (Красноярского края). Тв-во А. и его политич. пристрастия претерпели ряд изменений; писатель не принял Окт. революцию и умер в эмиграции в Италии.

Единственным произв. А., имеющим отношение к НФ, остался мистико-фантаст. роман "Жар-цвет" (1885; 1910 ), возникший в результате стремления откликнуться на модные общественные веяния (в данном случае - на спиритизм); в отличие от Л.Н.Толстого, высмеявшего суеверия в пьесе "Плоды просвещения", А. всерьез относится к убеждению своего героя - "не может быть, чтобы от человека ничего не оставалось", однако в конце концов рационализм берет верх, и все сверхъестественные явления объясняются помутнением сознания героя.

Амфитеа тров, Александр Валентинович

Род. 1862, ум. 1938. Прозаик, публицист, фельетонист, лит.и театральный критик, поэт-сатирик и драматург (псевд. Old Gentleman и др.). Выпускник юридич. факультета Московского ун-та. В разные годы сотрудник "Осколков", "Будильника", русской газеты в Милане, "Нового времени" и др. С 1921 в эмиграции.

Отличное определение

Неполное определение ↓

АМФИТЕАТРОВ Александр Валентинович

псевд. Old Gentleman, Икс, Аббадонна и др.) (14.12.1862, Калуга - 26.2.1938, Леванто, Италия) - прозаик, публицист, фельетонист, литературный и театральный критик.

Отец Валентин Николаевич - протоиерей, настоятель Архангельского собора Московского Кремля, мать - Елизавета Ивановна (урожд.

Чупрова), дворянка, сестра профессора А.Чупрова. В 1881 А. окончил 8-ю московскую гимназию, в 1885юридический факультет Московского университета. В автобиографии он писал: «Увлекся искусством, стал учиться петь у профессора Кизатти, потом у А.Александровой-Кочетовой.

Окончив университетский курс в 1885, через год поступил на оперную сцену. Имел контракт с Мариинским театром, но оказался для него «слишком молодым» и отправился для усовершенствования в Италию, где учился у знаменитого Виче». Первые стихи опубликованы в мае 1878 в журнале «Пчела»; в 1882-87 сотрудничал в юмористическом журнале «Будильник». После возвращения из Италии пел два сезона в Тифлисе и Казани. Первое крупное произведение - повесть «Алимовская кровь» (Рус. ведомости, 1884, 24,25,27 окт.), В 1886-87 корреспондент русских газет в Милане, в 1889 оставил оперную карьеру, работал фельетонистом и театральным обозревателем в тифлисском «Новом обозрении» (188891), бакинском «Каспии» (1892): вел в московском «Новом времени» (1891-99) рубрики «Москва, Типы и картинки» и «Этюды», выступая как остроумный, но не беспристрастный журналист умеренно-охранительного толка.

В 1897 А. совершил поездку в Польшу, которая, по его признанию, сильно поколебала «доверие к охранительству и национализму», после чего началось «охлаждение между ним и «Новым временем», окончившееся во время мартовских студенческих беспорядков 1899 разрывом». К этому времени опубликованы романы «Людмила Верховская» (М., 1890) и «Жар-цвет» (ч. 1-2, журн. «Север», 1895, № 2-47), свидетельствовавшие об увлечении А. оккультизмом и спиритизмом, сборник рассказов «Психопаты» (М., 1893), «Оборванные струны» (М., 1895), драмы «Полоцкое разорение» (М" 1892), «Отравленная совесть» (СПб., 1898), которые шли в московском Малом театре. В 1899 А. совместно с В.Дорошевичем основал радикальную газету «Россия», где выступал с фельетонами, литературно-критическими статьями, сатирическими сказками, направленными против косности и застоя в общественной жизни. Накануне 1-й революции совершил резкий поворот влево, критикуя правящую династию в памфлете «Господа 06мановы» (Россия, 1902, 13 янв.), за что газета была вскоре закрыта, А. сослан в Минусинск, затем в Вологду.

Оказался там в большой колонии политических ссыльных (А.Богданов, Н.Бердяев, А.Ремизов, Б.Савинков и др.), но «во внимание к заслугам его престарелого отца» был в 1903 освобожден. В январе-феврале 1904 получил разрешение выехать корреспондентом на Дальний Восток, но за публикацию в газете «Русь» статьи «Листки» (27 апр.) был лишен права литературной деятельности и в июле уехал за границу. В Париже в 1906-7 издавал журнал «Красное знамя» - без определенного политического направления, но с ярко выраженной антицаристской направленностью. Выступал с публичными лекциями в Высшей русской школе общественных наук, издал сборник «Современные сказки» (Женева, 1905, вып. 15), «Акафист Сергию Каменноостровскому и Стихиры» (Париж, 1906), высмеивая политику С.Витте и других политических деятелей; совместно с Е.Аничковым написал памфлет «Победоносцев» (СПб., 1907).

С 1906 по 1916 жил в Италии, постоянно общался с Г.Лопатиным, часто виделся и переписывался с М,Горьким, что дало повод В.Поссе назвать Горького и А. «Герценом и Огаревым русской эмиграции»; работал над многотомными историческими романами: «Восьмидесятники» (т. 1-2.

СПб., 1907), «Девятидесятники» (т. 1-2. СПб., 1910-11), «Закат старого века» (т. 1-2. СПб., 1910), «Дрогнувшая ночь» (СПб., 1914), предполагая объединить их в хронику о судьбах русского общества под общим заглавием «Концы и начала», Бытовой натурализм, за который критики называли А. «маленьким русским Золя», сочетался в них с тонкими наблюдениями, пристрастием к красочному факту: А, включал в повествование реально существующих лиц или их шаржированные образы, легко узнаваемые читателями. По отчетам библиотечной выставки 1911 книги А, занимали 2-е место в России после сочинений А.Вербицкой.И.Шмелев считал достоинством язык романов - «живой, с русской улицы, с ярмарки, из трактира, из гостиных, из «подполья», из канцелярий, от трущоб».

Продолжая очерки о Балканах, которые суммировали его впечатления от неодно- кратных поездок в Болгарию, Македонию и др. страны («В моих скитаниях. Балканские впечатления». СПб., 1903), А. издал книгу «Славянское горе» (М., 1912), печатал корреспонденции в газетах «Киевская мысль» и «Одесские новости», в петербургской «Нашей газете». Романы «Марья Лусьева» (1903), «Виктория Павловна» (1903), «Марья Лусьева за границей» (1910), «Дочь Виктории Павловны» (1914-15), посвященные проблеме женской эмансипации, вызвали упреки критики в легковесности и торопливости: «Бегом через жизнь, не давая ее углубленной трактовки» (А.Измайлов).

В литературно-критических работах А. создал выразительные портреты Л.Толстого, М.Горького, Л.Андреева и др. писателей, актеров, драматургов. В Италии продолжал работу над исторической хроникой из жизни Рима эпохи Нерона «Зверь из бездны» (т. 1-4; полн. изд. в собр.

соч., т. 5-8. СПб., 1911-14), антологией сатиры и юмора «Забытый смех. Поморная муза» (сб. 1-2. М" 1914-17). В 191112 руководил журналом «Современник», пытаясь воскресить в нем демократические традиции одноименного журнала 1860-х, однако отсутствие ясной политической программы не принесло журналу успеха.

В сентябре 1910 А. писал Н.Рубакину. «Считаю себя... не записанным эсером. Но в хороших отношениях со всеми другими левыми партиями, борющимися с монархизмом», В годы 1-й мировой войны А, занял, по его словам, «яро-патриотическую позицию и в качестве корреспондента «Русского слова» в Риме горячо отстаивал русское дело». Вернувшись в 1916 на родину, сотрудничал в газетах «Русская воля», «Петербургский листок», журналах «Бич», «Нива», «Огонек» и др. Продолжал работать над серией романов под общим названием «Сумерки божков», в которую предполагал включить 12 томов, «изображающих ликвидацию русского XIX века в веке ХХ-м переломы в искусстве, в семье, в торговле, в политике и т.д.

В феврале 1917 за публикацию «Этюдов» с криптограммой, высмеивающей министра внутренних дел А.Протопопова (Рус. воля, 22 янв,), был выслан в Иркутск, «ввиду вредной его деятельности», но освобожден февральской революцией. Октябрь встретил крайне отрицательно, определив большевистский переворот как «лавину ужасов и мерзостей», Работал во «Всемирной литературе», создав для секции «исторических картин» пьесы «Аввакум» и «Василий Буслаев» (Берлин-Ревель, 1922).

Оценивая последнюю, А.Блок писал: «Все изрядно упрятано в литературу, сглажено, как у Ал.Толстого (или Римского-Корсакова), отчего эта самая русская мордобойная «правда» выходит немного слащавой, книжной, даже... газетной. Есть, однако, и живые слова и та сочность, которая свойственна А. всегда». М. Горький похвалил драму: «Хорошая вещь. Я полагаю лучшее из всего когда-нибудь сочиненного Амфитеатровым».

Проживая в революционном Петрограде, А. трижды подвергался арестам и допросам в ЧК. Речь, произнесенная им на банкете по случаю приезда Г.Уэллса, и неопубликованный очерк «Ленин и Горький» свидетельствуют о его резко отрицательном отношении к советской власти. Опасность нового ареста заставила А. эмигрировать: 23.8.1921 вместе с семьей он на лодке уехал в Финляндию. Опубликовал в рижской газете «Последние новости» открытое письмо Ленину, в котором констатировал исчезновение «грани между идейным коммунизмом и коммунизмом криминальным», т.к.

для осуществления «самых соблазнительных лозунгов» избран «противоестественный путь, путь крови и насилия». После недолгого пребывания в Праге поселился в Италии (Леванто), где прожил до смерти. Сотрудничал в берлинских, парижских, шанхайских изданиях («Сполохи», «Перезвоны», «Илл. Россия», «Слово»), был постоянным сотрудником парижской газеты «Возрождение», поддерживал монархическую организацию «Братство русской правды». Написанные в это время исторические хроники («Сестры». Берлин, 1922-23: «Гнездо». Прага, 1922) продолжали и развивали его ранние произведения. Используя «человеческие документы», А. почти не прибегал к вымыслу, хотя романтическое повествование часто брало верх над объективным изложением. Манера его письма приобрела философский характер, романист пытался осмыслить опыт последнего десятилетия, объясняя «социально-политическое безобразие русской коммуны» крахом старой культуры, рухнувшей под напором «извечной азиатчины». В книге «Горестные заметки. Очерки красного Петрограда» (Берлин, 1922) собраны статьи, печатавшиеся в гельсингфорской газете «Новая русская жизнь». Дневниковые записи А. близки «Несвоевременным мыслям» Горького, «Окаянных дням» И.Бунина. Не прекращая публицистическую деятельность, А. все больше погружался в изучение древних памятников, легенд и поверий, в стихию древнерусской литературы и фольклора.

Итогом этой работы явились книги «Одержимая Русь: демонические повести XVII века» (Берлин, 1929), «Соломония бесноватая» (Златоцвет, 1924, #22-30). Параллельно работал над сборником «Зачарованная степь» (1921), «На заре и другие рассказы» (1922), романами «Без сердца» (Берлин, 1922) и «Скиталица» (Берлин, 1922).

Продолжая работу над исторической хроникой «Концы и начала», создал роман «Вчерашние предки» (т. 1. Новый Сад, 1928; т. 2. Белград, 1931) - пятую часть повествования, доведенного до начала XX в.; намерение А. охватить период до 1-й мировой войны и Октябрьской революции не осуществилось. В те же годы А. развивал тему женского равноправия - в книге «Заря русской женщины» (Белград, 1929). В романе «Лидяша» (кн.

1-3. Рига, 1928) история «одной женской жизни» раскрывается на фоне повествования о тайной проституции.

В последние годы жизни А. выступал с воспоминаниями о театральных деятелях, этюдами о писателях и актерах (В.Комиссаржевской, А.Сум6атове-Южине, М.Писареве, И.Гор6унове и др.). Лекция, которую он прочитал в Миланском филологическом обществе в мае 1929, легла в основу его книги «Литература в изгнании» (Белград, 1929).

Характеризуя разные ветви эмигрантской литературы, А. замечал картину не упадка, «а высокого подъема и прочного созидания». В произведениях И.Бунина, С.Зайцева, И.Шмелева, А.Куприна, В.Набокова и др. писателей русского зарубежья он находил «красочного богатства несравненно больше, чем в предшествовавший нам литературный период от кончины Чехова до революции». Работал над книгой о Гоголе «Человек, смешащий людей», которая осталась неоконченной (этюды в газете «Возрождение», 1936: сборнике «Земля Колумба». Нью-Йорк, 1937, № 2).

Значительная часть обширного творческого наследия А. осталась неопубликованной. Собрание его сочинений (далеко не полное), выходившее в России с 1910, оборвалось на 37м томе. В некрологе Н.Кривич писал: «Ушел последний выдающийся представитель целой полосы в истории русской журналистики». Критики отмечали, что исторические романы и хроники А. во многом носили автобиографический характер, под прозрачными псевдонимами его героев угадывались «вся Москва и весь Петербург». В.Ивинский заметил, что А. - писатель «подлинной культуры и культуры национальной, тонко чувствующий прелесть русского языка, знавший его как мало кто другой и любивший его».

Соч.: Собр.соч., т. 1-30, 33-35, 37. СПб., 1911-16 (1-е изд.

1910-14); Русский поп ХН-го века. Белград. 1930; Стена плача и стена нерушимая. Брюссель, 1931; Две надежды. Шанхай, 1936; Мертвые боги.

Отличное определение

Неполное определение ↓